Король

Едва кончилось венчание и стали готовиться к свадебному ужину, как к молдаванскому налетчику Бене Крику по прозвищу Король подходит незнакомый молодой человек и сообщает, что приехал новый пристав и на Беню готовится облава. Король отвечает, что ему известно и про пристава, и про облаву, которая начнется завтра. Она будет сегодня, говорит молодой человек. Новость эту Беня воспринимает как личное оскорбление. У него праздник, он выдает замуж свою сорокалетнюю сестру Двойру, а шпики собираются испортить ему торжество! Молодой человек говорит, что шпики боялись, но новый пристав сказал, что там, где есть император, не может быть короля и что самолюбие ему дороже. Молодой человек уходит, и с ним уходят трое из Бениных друзей, которые через час возвращаются.

Свадьба сестры короля налетчиков – большой праздник. Длинные столы ломятся от яств и нездешних вин, доставленных контрабандистами. Оркестр играет туш. Лева Кацап разбивает бутылку водки о голову своей возлюбленной, Моня Артиллерист стреляет в воздух. Но апогей наступает тогда, когда начинают одаривать молодых. Затянутые в малиновые жилеты, в рыжих пиджаках, аристократы Молдаванки небрежным движением руки кидают на серебряные подносы золотые монеты, перстни, коралловые нити.

В самый разгар пира тревога охватывает гостей, неожиданно ощутивших запах гари, края неба начинают розоветь, а где-то выстреливает в вышину узкий, как шпага, язык пламени. Внезапно появляется тот неизвестный молодой человек и, хихикая, сообщает, что горит полицейский участок. Он рассказывает, что из участка вышли сорок полицейских, но стоило им удалиться на пятнадцать шагов, как участок загорелся. Беня запрещает гостям идти смотреть пожар, однако сам с двумя товарищами все-таки отправляется туда. Вокруг участка суетятся городовые, выбрасывая из окон сундучки, под шумок разбегаются арестованные. Пожарные ничего не могут сделать, потому что в соседнем кране не оказалось воды. Проходя мимо пристава, Беня отдает ему по-военному честь и выражает свое сочувствие.

Как это делалось в Одессе

О налетчике Бене Крике в Одессе ходят легенды. Старик Арье-Лейб, сидящий на кладбищенской стене, рассказывает одну из таких историй. Еще в самом начале своей криминальной карьеры Бенчик подошел к одноглазому биндюжнику и налетчику Фроиму Грачу и попросился к нему. На вопрос, кто он и откуда, Беня предлагает попробовать его. Налетчики на своем совете решают попробовать Беню на Тартаковском, который вместил в себя столько дерзости и денег, сколько ни один еврей. При этом собравшиеся краснеют, потому что на “полтора жида”, как называют Тартаковского на Молдаванке, уже было совершено девять налетов. Его дважды выкрадывали для выкупа и однажды хоронили с певчими. Десятый налет считался уже грубым поступком, и потому Беня вышел, хлопнув дверью.

Беня пишет Тартаковскому письмо, в котором просит его положить деньги под бочку с дождевой водой. В ответном послании Тартаковский объясняет, что сидит со своей пшеницей без прибыли и потому взять с него нечего. На следующий день Беня является к нему с четырьмя товарищами в масках и с револьверами. В присутствии перепуганного приказчика Мугинштейна, холостого сына тети Песи, налетчики грабят кассу. В это время в контору вламывается опоздавший на дело пьяный, как водовоз, еврей Савка Буцис. Он бестолково размахивает руками и случайным выстрелом из револьвера смертельно ранит приказчика Мугинштейна. По приказу Бени налетчики разбегаются из конторы, а Савке Буцису он клянется, что тот будет лежать рядом со своей жертвой. Через час после того как Мугинштеина доставляют в больницу, Беня является туда, вызывает старшего врача и сиделку и, представившись, выражает желание, чтобы больной Иосиф Мугинштейн выздоровел. Тем не менее раненый ночью умирает. Тогда Тартаковский поднимает шум на всю Одессу. “Где начинается полиция, – вопит он, – и где кончается Беня?” Беня на красном автомобиле подъезжает к домику Мугинштейна, где на полу в отчаянии бьется тетя Песя, и требует от сидящего здесь же “полтора жида” для нее единовременного пособия в десять тысяч и пенсии до смерти. После перебранки они сходятся на пяти тысячах наличными и пятидесяти рублях ежемесячно.

Похороны Мугинштейна Беня Крик, которого тогда еще не звали Королем, устраивает по первому разряду. Таких пышных похорон Одесса еще не видела. Шестьдесят певчих идут перед траурной процессией, на белых лошадях качаются черные плюмажи. После начала панихиды подъезжает красный автомобиль, из него вылезают четыре налетчика во главе с Беней и подносят венок из невиданных роз, потом принимают на плечи гроб и несут его. Над могилой Беня произносит речь, а в заключение просит всех проводить к могиле покойного Савелия Буциса. Пораженные присутствующие послушно следуют за ним. Кантора он заставляет пропеть над Савкой полную панихиду. После ее окончания все в ужасе бросаются бежать. Тогда же сидящий на кладбищенской стене шепелявый Мойсейка произносит впервые слово “король”.

Отец

История женитьбы Бени Крика такова. К молдаванскому биндюжнику и налетчику Фроиму Грачу приезжает его дочь Бася, женщина исполинского роста, с громадными боками и щеками кирпичного цвета. После смерти жены, умершей от родов, Фроим отдал новорожденную теще, которая живет в Тульчине, и с тех пор двадцать лет не видел дочери. Ее неожиданное появление смущает и озадачивает его. Дочь сразу берется за благоустройство дома папаши. Крупную и фигуристую Басю не обходят своим вниманием молодые люди с Молдаванки вроде сына бакалейщика Соломончика Каплуна и сына контрабандиста Мони Артиллериста. Бася, простая провинциальная девушка, мечтает о любви и замужестве. Это замечает старый еврей Голубчик, занимающийся сватовством, и делится своим наблюдением с Фроимом Грачем, который отмахивается от проницательного Голубчика и оказывается не прав.

С того дня как Бася увидела Каплуна, она все вечера проводит за воротами. Она сидит на лавочке и шьет себе приданое. Рядом с ней сидят беременные женщины, ожидающие своих мужей, а перед ее глазами проходит обильная жизнь Молдаванки – “жизнь, набитая сосущими младенцами, сохнущим тряпьем и брачными ночами, полными пригородного шику и солдатской неутомимости”. Тогда же Басе становится известно, что дочь ломового извозчика не может рассчитывать на достойную партию, и она перестает называть отца отцом, а зовет его не иначе как “рыжий вор”.

Так продолжается до тех пор, пока Бася не сшила себе шесть ночных рубашек и шесть пар панталон с кружевными оборками. Тогда она заплакала и сквозь слезы сказала одноглазому Фроиму Грачу: “Каждая девушка имеет свой интерес в жизни, и только одна я живу как ночной сторож при чужом складе. Или сделайте со мной что-нибудь, папаша, или я делаю конец своей жизни…” Это производит впечатление на Грача: одевшись торжественно, он отправляется к бакалейщику Каплуну. Тот знает, что его сын Соломончик не прочь соединиться с Баськой, но он знает и другое – что его жена мадам Каплун не хочет Фроима Грача, как человек не хочет смерти. В их семье уже несколько поколений были бакалейщиками, и Каплуны не хотят нарушать традиции. Расстроенный, обиженный Грач уходит домой и, ничего не говоря принарядившейся дочери, ложится спать.

Проснувшись, Фроим идет к хозяйке постоялого двора Любке Казак и просит у нее совета и помощи. Он говорит, что бакалейщики сильно зажирели, а он, Фроим Грач, остался один и ему нет помощи. Любка Казак советует ему обратиться к Бене Крику, который холост и которого Фроим уже пробовал на Тартаковском. Она ведет старика на второй этаж, где находятся женщины для приезжающих. Она находит Беню Крика у Катюши и сообщает ему все, что знает о Басе и делах одноглазого Грача. “Я подумаю”, – отвечает Беня. До поздней ночи Фроим Грач сидит в коридоре возле дверей комнаты, откуда раздаются стоны и смех Катюши, и терпеливо ждет решения Бени. Наконец Фроим стучится в дверь. Вместе они выходят и договариваются о приданом. Сходятся они и на том, что Беня должен взять с Каплуна, повинного в оскорблении семейной гордости, две тысячи. Так решается судьба высокомерного Каплуна и судьба девушки Баси.

Любка Казак

Дом Любки Шнейвейс, прозванной Любкой Казак, стоит на Молдаванке. В нем помещаются винный погреб, постоялый двор, овсяная лавка и голубятня. В доме, кроме Любки, живут сторож и владелец голубятни Евзель, кухарка и сводница Песя-Миндл и управляющий Цудечкис, с которым связано множество историй. Вот одна из них – о том, как Цудечкис поступил управляющим на постоялый двор Любки. Однажды он смаклеровал некоему помещику молотилку и вечером повел его отпраздновать покупку к Любке. Наутро обнаружилось, что переночевавший помещик сбежал, не заплатив. Сторож Евзель требует с Цудечкиса деньги, а когда тот отказывается, он до приезда хозяйки запирает его в комнате Любки.

Из окна комнаты Цудечкис наблюдает, как мучается Любкин грудной ребенок, не приученный к соске и требующий мамашенькиного молока, в то время как мамашенька его, по словам присматривающей за ребенком Песи-Миндл, “скачет по своим каменоломням, пьет чай с евреями в трактире “Медведь”, покупает в гавани контрабанду и думает о своем сыне, как о прошлогоднем снеге…”. Старик берет на руки плачущего младенца, ходит по комнате и, раскачиваясь как цадик на молитве, поет нескончаемую песню, пока мальчик не засыпает.

Вечером возвращается из города Любка Казак. Цудечкис ругает ее за то, что она стремится все захватить себе, а собственное дите оставляет без молока. Когда матросы-контрабандисты с корабля “Плутарх”, у которых Любка торгует товар, уходят пьяные, она поднимается к себе в комнату, где ее встречает упреками Цудечкис. Он приставляет мелкий гребень к Любкиной груди, к которой тянется ребенок, и тот, уколовшись, плачет. Старик же подсовывает ему соску и таким образом отучает дите от материнской груди. Благодарная Любка отпускает Цудечкиса, а через неделю он становится у нее управляющим.

Вариант 2

Король

По окончанию венчания все стали готовиться к ужину, но тут появляется незнакомый человек, который подходит к молдаванскому налетчику Бене Крику по прозвищу Король и говорит, что появился новый пристав и на Беню готовится облава. Беня воспринимает это как оскорбление в свою сторону. Ведь сегодня он отдает замуж сестру, а шпики хотят ему испортить праздник. Молодой человек говорит, что так решил новый пристав, которому самолюбие дороже. Вместе с молодым человеком уходят Бенины друзья, но возвращаются уже через час.

У сестры короля налетчиков свадьба, а значит это большой праздник. Полный стол еды и вин, оркестр и богатые подарки. В разгар праздника гости чувствуют запах гари. Вновь появляется молодой человек, говорит, что после того как из полицейского участка вышло 40 полицейских, он загорелся.

Беня не разрешает гостям идти на пожар, но отправляется туда с двумя товарищами. Пожарные не могут потушить огонь – в соседнем кране нет воды. Беня отдает честь проходящим мимо приставам.

Как это делалось в Одессе

О налетчике Бене Крике в Одессе ходят легенды. Старик Арье-Лейб рассказывает одну историю. В начале своей криминальной карьеры Бенчик просится к биндюжнику и налетчику Фроиму Грачу. Беня просит попробовать его на деле.

Беня отправляется к нему с четырьмя товарищами и грабит в присутствии приказчика Мугинштейна, холостого сына тети Песи. Но тут появляется пьяный опоздавший на дело еврей Савка Буцис и случайно ранит приказчика Мугинштейна. Беня отправляет его домой, но говорит, что тот вскоре будет лежать рядом с жертвой. После этого Беня приезжает в больницу к Мугинштеина и сообщает врачу, что хочет чтобы больной пошел на поправку, но ночью Мугинштейн умирает. Беня приходит к тете Песи и договаривается с ней, что он платит ей пять тысяч сейчас и пятьдесят ежемесячно.

Беня Крик организовывает похороны Мугинштейн по первому разряду. У могилы он произносит речь, а потом просит всех пройти к могиле Савелия Буциса. После окончания панихиды все в ужасе разбегаются. Тогда шепелявый Мойсейка впервые говорит на него “король”.

Отец

История женитьбы Бени Крика такова. К налетчику Фроиму Грачу возворащается его дочь Бася, которая влюбляется в Каплуна. Она сидела вечерами на лавочке и шила себе приданное. Фроим Грач отправляется к Каплунам, дабы засватать свою дочь, но те против такого родства. После этого он отправляется к Бене договаривается с ним о приданном и просит его взять у Каплуна две тысячи за оскорбление семейной гордости. Так решилась судьба Каплуна и молодой девушки Баси.

Любка Казак

Дом Любки Казак находится на Молдаванке, вместе с ней живет сторож и владелец голубятни Евзель, кухарка и сводница Песя-Миндл и управляющий Цудечкис.

Когда то он упустил помещика, который ему не заплатил за молотилку и был заперт в комнате. Цудечкис из окна комнаты смотрит, как плачет грудной ребенок Любки, который просит мамашенькиного молока, а в это время мамашенька его отдыхает в трактире. Старик берет ребенка на руки, и поет ему, пока мальчик не засыпает.

Любка Казак вернулась только вечером, Цудечкис возмущен, что она оставила ребенка без молока. Он приставляет мелкий гребень к Любкиной груди, к которой тянется ребенок, и тот, уколовшись, плачет, и сразу же дает ему соску, так он отучил его от груди. Любка благодарит его и делает управляющим.

Сочинение по литературе на тему: Краткое содержание Одесские рассказы Бабель

Другие сочинения:

1. И вот я буду говорить, как говорил господь на горе Синайской из горящего куста. Кладите себе в уши мои слова. И. Бабель. Как это делалось в Одессе Написанные в начале 20-х годов рассказы И. Бабеля “Король”, “Как это делалось в Read More ......
2. Тот берег, к которому я прибьюсь, будет в выигрыше. И. Бабель. Как это делалось в Одессе И. Э. Бабель в своем замечательном цикле “Одесские рассказы” сумел создать незабываемый образ короля на­летчиков и биндюжников, главаря одесских бандитов – Бени Крика. В Read More ......
3. Апофеозом раскрепощенных сил жизни стали “Одесские рассказы” (1921 – 1923). Бабель всегда романтизировал Одессу. Он видел ее непохожей на другие города, населенной людьми, “предвещающими грядущее”: в одесситах были радость, “задор, легкость и очаровательное – то грустное, то трогательное – чувство Read More ......
4. Гедали Следуя с Первой Конной армией, под командованием Буденного, корреспондент “Красного кавалериста” Лютов находится на Северо-западе Украины в Житомире. Прогуливаясь по городу, Лютов оказывается у стен старой синагоги, где евреи продают свой скудный товар в виде мела, синьки и фитилей. Read More ......
5. Новые рассказы у горящего светильника Записки о пионовом фонаре Обычай любоваться фонарями весьма древний. Некий студент, овдовев, предался тоске и не пошел на празднество. Просто стоял у ворот. Заметил служанку с фонарем в виде пары пионов и красавицу редкой красоты. Read More ......
6. Кентерберийские рассказы Общий пролог Весной, в апреле, когда земля просыпается от зимней спячки, со всех сторон Англии стекаются вереницы паломников в аббатство Кентербери поклониться мощам святого Фомы Бекета. Однажды в харчевне “Табард”, в Соуерке, собралась довольно разношерстная компания паломников, которых Read More ......
7. Севастопольские рассказы Севастополь в декабре месяце “Утренняя заря только что начинает окрашивать небосклон над Сапун-горою; темно-синяя поверхность моря уже сбросила с себя сумрак ночи и ждет первого луча, чтобы заиграть веселым блеском; с бухты несет холодом и туманом; снега нет Read More ......
8. Плотницкие рассказы Март 1966 г. Тридцатичетырехлетний инженер Константин Платонович Зорин вспоминает, как его, выходца из деревни, унижали городские бюрократы и как когда-то возненавидел он все деревенское. А теперь тянет назад, в родную деревню, вот и приехал он сюда в отпуск, Read More ......

Исаак Эммануилович Бабель

«Одесские рассказы»

Король

Едва кончилось венчание и стали готовиться к свадебному ужину, как к молдаванскому налётчику Бене Крику по прозвищу Король подходит незнакомый молодой человек и сообщает, что приехал новый пристав и на Беню готовится облава. Король отвечает, что ему известно и про пристава, и про облаву, которая начнётся завтра. Она будет сегодня, говорит молодой человек. Новость эту Беня воспринимает как личное оскорбление. У него праздник, он выдаёт замуж свою сорокалетнюю сестру Двойру, а шпики собираются испортить ему торжество! Молодой человек говорит, что шпики боялись, но новый пристав сказал, что там, где есть император, не может быть короля и что самолюбие ему дороже. Молодой человек уходит, и с ним уходят трое из Бениных друзей, которые через час возвращаются.

Свадьба сестры короля налётчиков — большой праздник. Длинные столы ломятся от яств и нездешних вин, доставленных контрабандистами. Оркестр играет туш. Лева Кацап разбивает бутылку водки о голову своей возлюбленной, Моня Артиллерист стреляет в воздух. Но апогей наступает тогда, когда начинают одаривать молодых. Затянутые в малиновые жилеты, в рыжих пиджаках, аристократы Молдаванки небрежным движением руки кидают на серебряные подносы золотые монеты, перстни, коралловые нити.

В самый разгар пира тревога охватывает гостей, неожиданно ощутивших запах гари, края неба начинают розоветь, а где-то выстреливает в вышину узкий, как шпага, язык пламени. Внезапно появляется тот неизвестный молодой человек и, хихикая, сообщает, что горит полицейский участок. Он рассказывает, что из участка вышли сорок полицейских, но стоило им удалиться на пятнадцать шагов, как участок загорелся. Беня запрещает гостям идти смотреть пожар, однако сам с двумя товарищами все-таки отправляется туда. Вокруг участка суетятся городовые, выбрасывая из окон сундучки, под шумок разбегаются арестованные. Пожарные ничего не могут сделать, потому что в соседнем кране не оказалось воды. Проходя мимо пристава, Беня отдаёт ему по-военному честь и выражает своё сочувствие.

Как это делалось в Одессе

О налётчике Бене Крике в Одессе ходят легенды. Старик Арье-Лейб, сидящий на кладбищенской стене, рассказывает одну из таких историй. Ещё в самом начале своей криминальной карьеры Бенчик подошёл к одноглазому биндюжнику и налётчику Фроиму Грачу и попросился к нему. На вопрос, кто он и откуда, Беня предлагает попробовать его. Налётчики на своём совете решают попробовать Беню на Тартаковском, который вместил в себя столько дерзости и денег, сколько ни один еврей. При этом собравшиеся краснеют, потому что на «полтора жида», как называют Тартаковского на Молдаванке, уже было совершено девять налётов. Его дважды выкрадывали для выкупа и однажды хоронили с певчими. Десятый налёт считался уже грубым поступком, и потому Беня вышел, хлопнув дверью.

Беня пишет Тартаковскому письмо, в котором просит его положить деньги под бочку с дождевой водой. В ответном послании Тартаковский объясняет, что сидит со своей пшеницей без прибыли и потому взять с него нечего. На следующий день Беня является к нему с четырьмя товарищами в масках и с револьверами. В присутствии перепуганного приказчика Мугинштейна, холостого сына тёти Песи, налётчики грабят кассу. В это время в контору вламывается опоздавший на дело пьяный, как водовоз, еврей Савка Буцис. Он бестолково размахивает руками и случайным выстрелом из револьвера смертельно ранит приказчика Мугинштейна. По приказу Бени налётчики разбегаются из конторы, а Савке Буцису он клянётся, что тот будет лежать рядом со своей жертвой. Через час после того как Мугинштеина доставляют в больницу, Беня является туда, вызывает старшего врача и сиделку и, представившись, выражает желание, чтобы больной Иосиф Мугинштейн выздоровел. Тем не менее раненый ночью умирает. Тогда Тартаковский поднимает шум на всю Одессу. «Где начинается полиция, — вопит он, — и где кончается Беня?» Беня на красном автомобиле подъезжает к домику Мугинштейна, где на полу в отчаянии бьётся тётя Песя, и требует от сидящего здесь же «полтора жида» для неё единовременного пособия в десять тысяч и пенсии до смерти. После перебранки они сходятся на пяти тысячах наличными и пятидесяти рублях ежемесячно.

Похороны Мугинштейна Беня Крик, которого тогда ещё не звали Королём, устраивает по первому разряду. Таких пышных похорон Одесса ещё не видела. Шестьдесят певчих идут перед траурной процессией, на белых лошадях качаются чёрные плюмажи. После начала панихиды подъезжает красный автомобиль, из него вылезают четыре налётчика во главе с Беней и подносят венок из невиданных роз, потом принимают на плечи гроб и несут его. Над могилой Беня произносит речь, а в заключение просит всех проводить к могиле покойного Савелия Буциса. Поражённые присутствующие послушно следуют за ним. Кантора он заставляет пропеть над Савкой полную панихиду. После её окончания все в ужасе бросаются бежать. Тогда же сидящий на кладбищенской стене шепелявый Мойсейка произносит впервые слово «король».

Отец

История женитьбы Бени Крика такова. К молдаванскому биндюжнику и налётчику Фроиму Грачу приезжает его дочь Бася, женщина исполинского роста, с громадными боками и щеками кирпичного цвета. После смерти жены, умершей от родов, Фроим отдал новорождённую тёще, которая живёт в Тульчине, и с тех пор двадцать лет не видел дочери. Ее неожиданное появление смущает и озадачивает его. Дочь сразу берётся за благоустройство дома папаши. Крупную и фигуристую Басю не обходят своим вниманием молодые люди с Молдаванки вроде сына бакалейщика Соломончика Каплуна и сына контрабандиста Мони Артиллериста. Бася, простая провинциальная девушка, мечтает о любви и замужестве. Это замечает старый еврей Голубчик, занимающийся сватовством, и делится своим наблюдением с Фроимом Грачем, который отмахивается от проницательного Голубчика и оказывается не прав.

С того дня как Бася увидела Каплуна, она все вечера проводит за воротами. Она сидит на лавочке и шьёт себе приданое. Рядом с ней сидят беременные женщины, ожидающие своих мужей, а перед её глазами проходит обильная жизнь Молдаванки — «жизнь, набитая сосущими младенцами, сохнущим тряпьём и брачными ночами, полными пригородного шику и солдатской неутомимости». Тогда же Басе становится известно, что дочь ломового извозчика не может рассчитывать на достойную партию, и она перестаёт называть отца отцом, а зовёт его не иначе как «рыжий вор».

Так продолжается до тех пор, пока Бася не сшила себе шесть ночных рубашек и шесть пар панталон с кружевными оборками. Тогда она заплакала и сквозь слезы сказала одноглазому Фроиму Грачу: «Каждая девушка имеет свой интерес в жизни, и только одна я живу как ночной сторож при чужом складе. Или сделайте со мной что-нибудь, папаша, или я делаю конец своей жизни…» Это производит впечатление на Грача: одевшись торжественно, он отправляется к бакалейщику Каплуну. Тот знает, что его сын Соломончик не прочь соединиться с Баськой, но он знает и другое — что его жена мадам Каплун не хочет Фроима Грача, как человек не хочет смерти. В их семье уже несколько поколений были бакалейщиками, и Каплуны не хотят нарушать традиции. Расстроенный, обиженный Грач уходит домой и, ничего не говоря принарядившейся дочери, ложится спать.

Проснувшись, Фроим идёт к хозяйке постоялого двора Любке Казак и просит у неё совета и помощи. Он говорит, что бакалейщики сильно зажирели, а он, Фроим Грач, остался один и ему нет помощи. Любка Казак советует ему обратиться к Бене Крику, который холост и которого Фроим уже пробовал на Тартаковском. Она ведёт старика на второй этаж, где находятся женщины для приезжающих. Она находит Беню Крика у Катюши и сообщает ему все, что знает о Басе и делах одноглазого Грача. «Я подумаю», — отвечает Беня. До поздней ночи Фроим Грач сидит в коридоре возле дверей комнаты, откуда раздаются стоны и смех Катюши, и терпеливо ждёт решения Бени. Наконец Фроим стучится в дверь. Вместе они выходят и договариваются о приданом. Сходятся они и на том, что Беня должен взять с Каплуна, повинного в оскорблении семейной гордости, две тысячи. Так решается судьба высокомерного Каплуна и судьба девушки Баси.

Любка Казак

Дом Любки Шнейвейс, прозванной Любкой Казак, стоит на Молдаванке. В нем помещаются винный погреб, постоялый двор, овсяная лавка и голубятня. В доме, кроме Любки, живут сторож и владелец голубятни Евзель, кухарка и сводница Песя-Миндл и управляющий Цудечкис, с которым связано множество историй. Вот одна из них — о том, как Цудечкис поступил управляющим на постоялый двор Любки. Однажды он смаклеровал некоему помещику молотилку и вечером повёл его отпраздновать покупку к Любке. Наутро обнаружилось, что переночевавший помещик сбежал, не заплатив. Сторож Евзель требует с Цудечкиса деньги, а когда тот отказывается, он до приезда хозяйки запирает его в комнате Любки.

Из окна комнаты Цудечкис наблюдает, как мучается Любкин грудной ребёнок, не приученный к соске и требующий мамашенькиного молока, в то время как мамашенька его, по словам присматривающей за ребёнком Песи-Миндл, «скачет по своим каменоломням, пьёт чай с евреями в трактире „Медведь“, покупает в гавани контрабанду и думает о своём сыне, как о прошлогоднем снеге…». Старик берет на руки плачущего младенца, ходит по комнате и, раскачиваясь как цадик на молитве, поёт нескончаемую песню, пока мальчик не засыпает.

Вечером возвращается из города Любка Казак. Цудечкис ругает её за то, что она стремится все захватить себе, а собственное дитё оставляет без молока. Когда матросы-контрабандисты с корабля «Плутарх», у которых Любка торгует товар, уходят пьяные, она поднимается к себе в комнату, где её встречает упрёками Цудечкис. Он приставляет мелкий гребень к Любкиной груди, к которой тянется ребёнок, и тот, уколовшись, плачет. Старик же подсовывает ему соску и таким образом отучает дитё от материнской груди. Благодарная Любка отпускает Цудечкиса, а через неделю он становится у неё управляющим.

Король

По окончанию венчания все стали готовиться к ужину, но тут появляется незнакомый человек, который подходит к молдаванскому налётчику Бене Крику по прозвищу Король и говорит, что появился новый пристав и на Беню готовится облава. Беня воспринимает это как оскорбление в свою сторону. Ведь сегодня он отдает замуж сестру, а шпики хотят ему испортить праздник. Молодой человек говорит, что так решил новый пристав, которому самолюбие дороже. Вместе с молодым человеком уходят Бенины друзья, но возвращаются уже через час.

У сестры короля налетчиков свадьба, а значит это большой праздник. Полный стол еды и вин, оркестр и богатые подарки. В разгар праздника гости чувствуют запах гари. Вновь появляется молодой человек, говорит, что после того как из полицейского участка вышло 40 полицейских, он загорелся.

Беня не разрешает гостям идти на пожар, но отправляется туда с двумя товарищами. Пожарные не могут потушить огонь - в соседнем кране нет воды. Беня отдаёт честь проходящим мимо приставам.

Как это делалось в Одессе

О налётчике Бене Крике в Одессе ходят легенды. Старик Арье-Лейб рассказывает одну историю. В начале своей криминальной карьеры Бенчик просится к биндюжнику и налётчику Фроиму Грачу. Беня просит попробовать его на деле.

Беня отправляется к нему с четырьмя товарищами и грабит в присутствии приказчика Мугинштейна, холостого сына тёти Песи. Но тут появляется пьяный опоздавший на дело еврей Савка Буцис и случайно ранит приказчика Мугинштейна. Беня отправляет его домой, но говорит, что тот вскоре будет лежать рядом с жертвой. После этого Беня приезжает в больницу к Мугинштеина и сообщает врачу, что хочет чтобы больной пошел на поправку, но ночью Мугинштейн умирает. Беня приходит к тете Песи и договаривается с ней, что он платит ей пять тысяч сейчас и пятьдесят ежемесячно.

Беня Крик организовывает похороны Мугинштейн по первому разряду. У могилы он произносит речь, а потом просит всех пройти к могиле Савелия Буциса. После окончания панихиды все в ужасе разбегаются. Тогда шепелявый Мойсейка впервые говорит на него «король».

Отец

История женитьбы Бени Крика такова. К налётчику Фроиму Грачу возворащается его дочь Бася, которая влюбляется в Каплуна. Она сидела вечерами на лавочке и шила себе приданное. Фроим Грач отправляется к Каплунам, дабы засватать свою дочь, но те против такого родства. После этого он отправляется к Бене договаривается с ним о приданном и просит его взять у Каплуна две тысячи за оскорбление семейной гордости. Так решилась судьба Каплуна и молодой девушки Баси.

Любка Казак

Дом Любки Казак находится на Молдаванке, вместе с ней живет сторож и владелец голубятни Евзель, кухарка и сводница Песя-Миндл и управляющий Цудечкис.

Когда то он упустил помещика, который ему не заплатил за молотилку и был заперт в комнате. Цудечкис из окна комнаты смотрит, как плачет грудной ребёнок Любки, который просит мамашенькиного молока, а в это время мамашенька его отдыхает в трактире. Старик берет ребенка на руки, и поет ему, пока мальчик не засыпает.

Любка Казак вернулась только вечером, Цудечкис возмущен, что она оставила ребенка без молока. Он приставляет мелкий гребень к Любкиной груди, к которой тянется ребёнок, и тот, уколовшись, плачет, и сразу же дает ему соску, так он отучил его от груди. Любка благодарит его и делает управляющим.

Сочинения

Едва кончилось венчание и стали готовиться к свадебному ужину, как к молдаванскому налётчику Бене Крику по прозвищу Король подходит незнакомый молодой человек и сообщает, что приехал новый пристав и на Беню готовится облава. Король отвечает, что ему известно и про пристава, и про облаву, которая начнётся завтра. Она будет сегодня, говорит молодой человек. Новость эту Беня воспринимает как личное оскорбление. У него праздник, он выдаёт замуж свою сорокалетнюю сестру Двойру, а шпики собираются испортить ему торжество! Молодой человек говорит, что шпики боялись, но новый пристав сказал, что там, где есть император, не может быть короля и что самолюбие ему дороже. Молодой человек уходит, и с ним уходят трое из Бениных друзей, которые через час возвращаются.

Свадьба сестры короля налётчиков - большой праздник. Длинные столы ломятся от яств и нездешних вин, доставленных контрабандистами. Оркестр играет туш. Лева Кацап разбивает бутылку водки о голову своей возлюбленной, Моня Артиллерист стреляет в воздух. Но апогей наступает тогда, когда начинают одаривать молодых. Затянутые в малиновые жилеты, в рыжих пиджаках, аристократы Молдаванки небрежным движением руки кидают на серебряные подносы золотые монеты, перстни, коралловые нити.

В самый разгар пира тревога охватывает гостей, неожиданно ощутивших запах гари, края неба начинают розоветь, а где-то выстреливает в вышину узкий, как шпага, язык пламени. Внезапно появляется тот неизвестный молодой человек и, хихикая, сообщает, что горит полицейский участок. Он рассказывает, что из участка вышли сорок полицейских, но стоило им удалиться на пятнадцать шагов, как участок загорелся. Беня запрещает гостям идти смотреть пожар, однако сам с двумя товарищами все-таки отправляется туда. Вокруг участка суетятся городовые, выбрасывая из окон сундучки, под шумок разбегаются арестованные. Пожарные ничего не могут сделать, потому что в соседнем кране не оказалось воды. Проходя мимо пристава, Беня отдаёт ему по-военному честь и выражает своё сочувствие.

Как это делалось в Одессе

О налётчике Бене Крике в Одессе ходят легенды. Старик Арье-Лейб, сидящий на кладбищенской стене, рассказывает одну из таких историй. Ещё в самом начале своей криминальной карьеры Бенчик подошёл к одноглазому биндюжнику и налётчику Фроиму Грачу и попросился к нему. На вопрос, кто он и откуда, Беня предлагает попробовать его. Налётчики на своём совете решают попробовать Беню на Тартаковском, который вместил в себя столько дерзости и денег, сколько ни один еврей. При этом собравшиеся краснеют, потому что на «полтора жида», как называют Тартаковского на Молдаванке, уже было совершено девять налётов. Его дважды выкрадывали для выкупа и однажды хоронили с певчими. Десятый налёт считался уже грубым поступком, и потому Беня вышел, хлопнув дверью.

Беня пишет Тартаковскому письмо, в котором просит его положить деньги под бочку с дождевой водой. В ответном послании Тартаковский объясняет, что сидит со своей пшеницей без прибыли и потому взять с него нечего. На следующий день Беня является к нему с четырьмя товарищами в масках и с револьверами. В присутствии перепуганного приказчика Мугинштейна, холостого сына тёти Песи, налётчики грабят кассу. В это время в контору вламывается опоздавший на дело пьяный, как водовоз, еврей Савка Буцис. Он бестолково размахивает руками и случайным выстрелом из револьвера смертельно ранит приказчика Мугинштейна. По приказу Бени налётчики разбегаются из конторы, а Савке Буцису он клянётся, что тот будет лежать рядом со своей жертвой. Через час после того как Мугинштеина доставляют в больницу, Беня является туда, вызывает старшего врача и сиделку и, представившись, выражает желание, чтобы больной Иосиф Мугинштейн выздоровел. Тем не менее раненый ночью умирает. Тогда Тартаковский поднимает шум на всю Одессу. «Где начинается полиция, - вопит он, - и где кончается Беня?» Беня на красном автомобиле подъезжает к домику Мугинштейна, где на полу в отчаянии бьётся тётя Песя, и требует от сидящего здесь же «полтора жида» для неё единовременного пособия в десять тысяч и пенсии до смерти. После перебранки они сходятся на пяти тысячах наличными и пятидесяти рублях ежемесячно.

Похороны Мугинштейна Беня Крик, которого тогда ещё не звали Королём, устраивает по первому разряду. Таких пышных похорон Одесса ещё не видела. Шестьдесят певчих идут перед траурной процессией, на белых лошадях качаются чёрные плюмажи. После начала панихиды подъезжает красный автомобиль, из него вылезают четыре налётчика во главе с Беней и подносят венок из невиданных роз, потом принимают на плечи гроб и несут его. Над могилой Беня произносит речь, а в заключение просит всех проводить к могиле покойного Савелия Буциса. Поражённые присутствующие послушно следуют за ним. Кантора он заставляет пропеть над Савкой полную панихиду. После её окончания все в ужасе бросаются бежать. Тогда же сидящий на кладбищенской стене шепелявый Мойсейка произносит впервые слово «король».

Отец

История женитьбы Бени Крика такова. К молдаванскому биндюжнику и налётчику Фроиму Грачу приезжает его дочь Бася, женщина исполинского роста, с громадными боками и щеками кирпичного цвета. После смерти жены, умершей от родов, Фроим отдал новорождённую тёще, которая живёт в Тульчине, и с тех пор двадцать лет не видел дочери. Ее неожиданное появление смущает и озадачивает его. Дочь сразу берётся за благоустройство дома папаши. Крупную и фигуристую Басю не обходят своим вниманием молодые люди с Молдаванки вроде сына бакалейщика Соломончика Каплуна и сына контрабандиста Мони Артиллериста. Бася, простая провинциальная девушка, мечтает о любви и замужестве. Это замечает старый еврей Голубчик, занимающийся сватовством, и делится своим наблюдением с Фроимом Грачем, который отмахивается от проницательного Голубчика и оказывается не прав.

С того дня как Бася увидела Каплуна, она все вечера проводит за воротами. Она сидит на лавочке и шьёт себе приданое. Рядом с ней сидят беременные женщины, ожидающие своих мужей, а перед её глазами проходит обильная жизнь Молдаванки - «жизнь, набитая сосущими младенцами, сохнущим тряпьём и брачными ночами, полными пригородного шику и солдатской неутомимости». Тогда же Басе становится известно, что дочь ломового извозчика не может рассчитывать на достойную партию, и она перестаёт называть отца отцом, а зовёт его не иначе как «рыжий вор».

Так продолжается до тех пор, пока Бася не сшила себе шесть ночных рубашек и шесть пар панталон с кружевными оборками. Тогда она заплакала и сквозь слезы сказала одноглазому Фроиму Грачу: «Каждая девушка имеет свой интерес в жизни, и только одна я живу как ночной сторож при чужом складе. Или сделайте со мной что-нибудь, папаша, или я делаю конец своей жизни...» Это производит впечатление на Грача: одевшись торжественно, он отправляется к бакалейщику Каплуну. Тот знает, что его сын Соломончик не прочь соединиться с Баськой, но он знает и другое - что его жена мадам Каплун не хочет Фроима Грача, как человек не хочет смерти. В их семье уже несколько поколений были бакалейщиками, и Каплуны не хотят нарушать традиции. Расстроенный, обиженный Грач уходит домой и, ничего не говоря принарядившейся дочери, ложится спать.

Проснувшись, Фроим идёт к хозяйке постоялого двора Любке Казак и просит у неё совета и помощи. Он говорит, что бакалейщики сильно зажирели, а он, Фроим Грач, остался один и ему нет помощи. Любка Казак советует ему обратиться к Бене Крику, который холост и которого Фроим уже пробовал на Тартаковском. Она ведёт старика на второй этаж, где находятся женщины для приезжающих. Она находит Беню Крика у Катюши и сообщает ему все, что знает о Басе и делах одноглазого Грача. «Я подумаю», - отвечает Беня. До поздней ночи Фроим Грач сидит в коридоре возле дверей комнаты, откуда раздаются стоны и смех Катюши, и терпеливо ждёт решения Бени. Наконец Фроим стучится в дверь. Вместе они выходят и договариваются о приданом. Сходятся они и на том, что Беня должен взять с Каплуна, повинного в оскорблении семейной гордости, две тысячи. Так решается судьба высокомерного Каплуна и судьба девушки Баси.

Любка Казак

Дом Любки Шнейвейс, прозванной Любкой Казак, стоит на Молдаванке. В нем помещаются винный погреб, постоялый двор, овсяная лавка и голубятня. В доме, кроме Любки, живут сторож и владелец голубятни Евзель, кухарка и сводница Песя-Миндл и управляющий Цудечкис, с которым связано множество историй. Вот одна из них - о том, как Цудечкис поступил управляющим на постоялый двор Любки. Однажды он смаклеровал некоему помещику молотилку и вечером повёл его отпраздновать покупку к Любке. Наутро обнаружилось, что переночевавший помещик сбежал, не заплатив. Сторож Евзель требует с Цудечкиса деньги, а когда тот отказывается, он до приезда хозяйки запирает его в комнате Любки.

Из окна комнаты Цудечкис наблюдает, как мучается Любкин грудной ребёнок, не приученный к соске и требующий мамашенькиного молока, в то время как мамашенька его, по словам присматривающей за ребёнком Песи-Миндл, «скачет по своим каменоломням, пьёт чай с евреями в трактире „Медведь“, покупает в гавани контрабанду и думает о своём сыне, как о прошлогоднем снеге...». Старик берет на руки плачущего младенца, ходит по комнате и, раскачиваясь как цадик на молитве, поёт нескончаемую песню, пока мальчик не засыпает.

Вечером возвращается из города Любка Казак. Цудечкис ругает её за то, что она стремится все захватить себе, а собственное дитё оставляет без молока. Когда матросы-контрабандисты с корабля «Плутарх», у которых Любка торгует товар, уходят пьяные, она поднимается к себе в комнату, где её встречает упрёками Цудечкис. Он приставляет мелкий гребень к Любкиной груди, к которой тянется ребёнок, и тот, уколовшись, плачет. Старик же подсовывает ему соску и таким образом отучает дитё от материнской груди. Благодарная Любка отпускает Цудечкиса, а через неделю он становится у неё управляющим.

Пересказал

Исаак Бабель

Одесские рассказы

Венчание кончилось, раввин опустился в кресло, потом он вышел из комнаты и увидел столы, поставленные во всю длину двора. Их было так много, что они высовывали свой хвост за ворота на Госпитальную улицу. Перекрытые бархатом столы вились по двору, как змеи, которым на брюхо наложили заплаты всех цветов, и они пели густыми голосами - заплаты из оранжевого и красного бархата.

Квартиры были превращены в кухни. Сквозь закопченные двери било тучное пламя, пьяное и пухлое пламя. В его дымных лучах пеклись старушечьи лица, бабьи тряские подбородки, замусоленные груди. Пот, розовый, как кровь, розовый, как пена бешеной собаки, обтекал эти груды разросшегося, сладко воняющего человечьего мяса. Три кухарки, не считая судомоек, готовили свадебный ужин, и над ними царила восьмидесятилетняя Рейзл, традиционная, как свиток торы, крохотная и горбатая.

Перед ужином во двор затесался молодой человек, неизвестный гостям. Он спросил Беню Крика. Он отвел Беню Крика в сторону.

Слушайте, Король, - сказал молодой человек, - я имею вам сказать пару слов. Меня послала тетя Хана с Костецкой…

Ну, хорошо, - ответил Беня Крик, по прозвищу Король, - что это за пара слов?

В участок вчера приехал новый пристав, велела вам сказать тетя Хана…

Я знал об этом позавчера, - ответил Беня Крик. - Дальше.

Пристав собрал участок и оказал участку речь…

Новая метла чисто метет, - ответил Беня Крик. - Он хочет облаву. Дальше…

А когда будет облава, вы знаете. Король?

Она будет завтра.

Король, она будет сегодня.

Кто сказал тебе это, мальчик?

Это сказала тетя Хана. Вы знаете тетю Хану?

- …Пристав собрал участок и сказал им речь. «Мы должны задушить Беню Крика, - сказал он, - потому что там, где есть государь император, там нет короля. Сегодня, когда Крик выдает замуж сестру и все они будут там, сегодня нужно сделать облаву…»

- …Тогда шпики начали бояться. Они сказали: если мы сделаем сегодня облаву, когда у него праздник, так Беня рассерчает, и уйдет много крови. Так пристав сказал - самолюбие мне дороже…

Ну, иди, - ответил Король.

Что сказать тете Хане за облаву.

Скажи: Беня знает за облаву.

И он ушел, этот молодой человек. За ним последовали человека три из Бениных друзей. Они сказали, что вернутся через полчаса. И они вернулись через полчаса. Вот и все.

За стол садились не по старшинству. Глупая старость жалка не менее, чем трусливая юность. И не по богатству. Подкладка тяжелого кошелька сшита из слез.

За столом на первом месте сидели жених с невестой. Это их день. На втором месте сидел Сендер Эйхбаум, тесть Короля. Это его право. Историю Сендера Эйхбаума следует знать, потому что это не простая история.

Как сделался Беня Крик, налетчик и король налетчиков, зятем Эйхбаума? Как сделался он зятем человека, у которого было шестьдесят дойных коров без одной? Тут все дело в налете. Всего год тому назад Беня написал Эйхбауму письмо.

«Мосье Эйхбаум, - написал он, - положите, прошу вас, завтра утром под ворота на Софийевскую, 17, - двадцать тысяч рублей. Если вы этого не сделаете, так вас ждет такое, что это не слыхано, и вся Одесса будет о вас говорить. С почтением Беня Король».

Три письма, одно яснее другого, остались без ответа. Тогда Беня принял меры. Они пришли ночью - девять человек с длинными палками в руках. Палки были обмотаны просмоленной паклей. Девять пылающих звезд зажглись на скотном дворе Эйхбаума. Беня отбил замки у сарая и стал выводить коров по одной. Их ждал парень с ножом. Он опрокидывал корову с одного удара и погружал нож в коровье сердце. На земле, залитой кровью, расцвели факелы, как огненные розы, и загремели выстрелы. Выстрелами Беня отгонял работниц, сбежавшихся к коровнику. И вслед за ним и другие налетчики стали стрелять в воздух, потому что если не стрелять в воздух, то можно убить человека. И вот, когда шестая корова с предсмертным мычанием упала к ногам Короля, тогда во двор в одних кальсонах выбежал Эйхбаум и спросил:

Что с этого будет, Беня?

Если у меня не будет денег - у вас не будет коров, мосье Эйхбаум. Это дважды два.

Зайди в помещение, Беня.

И в помещении они договорились. Зарезанные коровы были поделены ими пополам. Эйхбауму была гарантирована неприкосновенность и выдано в том удостоверение с печатью. Но чудо пришло позже.

Во время налета, в ту грозную ночь, когда мычали подкалываемые коровы, и телки скользили в материнской крови, когда факелы плясали, как черные девы, и бабы-молочницы шарахались и визжали под дулами дружелюбных браунингов, - в ту грозную ночь во двор выбежала в вырезной рубашке дочь старика Эйхбаума - Циля. И победа Короля стала его поражением.

Через два дня Беня без предупреждения вернул Эйхбауму все забранные деньги и после этого явился вечером с визитом. Он был одет в оранжевый костюм, под его манжеткой сиял бриллиантовый браслет; он вошел в комнату, поздоровался и попросил у Эйхбаума руки его дочери Цили. Старика хватил легкий удар, но он поднялся. В старике было еще жизни лет на двадцать.

Слушайте, Эйхбаум, - сказал ему Король, - когда вы умрете, я похороню вас на первом еврейском кладбище, у самых ворот. Я поставлю вам, Эйхбаум, памятник из розового мрамора. Я сделаю вас старостой Бродской синагоги. Я брошу специальность, Эйхбаум, и поступлю в ваше дело компаньоном. У нас будет двести коров, Эйхбаум. Я убью всех молочников, кроме вас. Вор не будет ходить по той улице, на которой вы живете. Я выстрою вам дачу на шестнадцатой станции… И вспомните, Эйхбаум, вы ведь тоже не были в молодости раввином. Кто подделал завещание, не будем об этом говорить громко?.. И зять у вас будет Король, не сопляк, а Король, Эйхбаум…

И он добился своего, Беня Крик, потому что он был страстен, а страсть владычествует над мирами. Новобрачные прожили три месяца в тучной Бессарабии, среди винограда, обильной пищи и любовного пота. Потом Беня вернулся в Одессу для того, чтобы выдать замуж сорокалетнюю сестру свою Двойру, страдающую базедовой болезнью. И вот теперь, рассказав историю Сендера Эйхбаума, мы можем вернуться на свадьбу Двойры Крик, сестры Короля.

На этой свадьбе к ужину подали индюков, жареных куриц, гусей, фаршированную рыбу и уху, в которой перламутром отсвечивали лимонные озера. Над мертвыми гусиными головками покачивались цветы, как пышные плюмажи. Но разве жареных куриц выносит на берег пенистый прибой одесского моря?

Все благороднейшее из нашей контрабанды, все, чем славна земля из края в край, делало в ту звездную, в ту синюю ночь свое разрушительное, свое обольстительное дело. Нездешнее вино разогревало желудки, сладко переламывало ноги, дурманило мозги и вызывало отрыжку, звучную, как призыв боевой трубы. Черный кок с «Плутарха», прибывшего третьего дня из Порт-Саида, вынес за таможенную черту пузатые бутылки ямайского рома, маслянистую мадеру, сигары с плантаций Пирпонта Моргана и апельсины из окрестностей Иерусалима. Вот что выносит на берег пенистый прибой одесского моря, вот что достается иногда одесским нищим на еврейских свадьбах. Им достался ямайский ром на свадьбе Двойры Крик, и поэтому, насосавшись, как трефные свиньи, еврейские нищие оглушительно стали стучать костылями. Эйхбаум, распустив жилет, сощуренным глазом оглядывал бушующее собрание и любовно икал. Оркестр играл туш. Это было как дивизионный смотр. Туш - ничего кроме туша. Налетчики, сидевшие сомкнутыми рядами, вначале смущались присутствием посторонних, но потом они разошлись. Лева Кацап разбил на голове своей возлюбленной бутылку водки. Моня Артиллерист выстрелил в воздух. Но пределов своих восторг достиг тогда, когда, по обычаю старины, гости начали одарять новобрачных. Синагогальные шамесы, вскочив на столы, выпевали под звуки бурлящего туша количество подаренных рублей и серебряных ложек. И тут друзья Короля показали, чего стоит голубая кровь и неугасшее еще молдаванское рыцарство. Небрежным движением руки кидали они на серебряные подносы золотые монеты, перстни, коралловые нити.

Аристократы Молдаванки, они были затянуты в малиновые жилеты, их плечи охватывали рыжие пиджаки, а на мясистых ногах лопалась кожа цвета небесной лазури. Выпрямившись во весь рост и выпячивая животы, бандиты хлопали в такт музыки, кричали «горько» и бросали невесте цветы, а она, сорокалетняя Двойра, сестра Бени Крика, сестра Короля, изуродованная болезнью, с разросшимся зобом и вылезающими из орбит глазами, сидела на горе подушек рядом с щуплым мальчиком, купленным на деньги Эйхбаума и онемевшим от тоски.

Обряд дарения подходил к концу, шамесы осипли и контрабас не ладил со скрипкой. Над двориком протянулся внезапно легкий запах гари.

Исааком Бабелем создано два прозаических цикла. Однако если «Конармия» с момента ее публикации и до последнего времени находилась в центре исследовательского внимания, то «Одесские раccказы», похоже, так и не вышли из тени конармейской книги.

Это представляется сегодня несколько странным, ведь для постсоветской России бабелевские «Одесские рассказы» актуальнее, чем для России советской. В бабелевском цикле целеустремленные его персонажи живут не по закону, а «по понятиям». И если массовое насилие «Конармии» до сих пор все еще шокирует - даже и постсоветского читателя, то параллельный официальному миропорядку мир, близкий художественным реалиям второго бабелевского цикла, для того же читателя стал повседневностью, а отнюдь не маргинальной для большой империи одесской экзотикой. Можно сказать, представительность «Одесских рассказов» неожиданно возросла настолько, что считать цикл своего рода опереточным балаганом сегодня уже вряд ли возможно. Даже некоторую утрированность «лиц и положений» (чего стоят хотя бы малиновые жилеты и рыжие пиджаки одесских налетчиков, ставшие униформой почтенных новорусских бандитов) вполне можно счесть не за бабелевский гротеск, а за «художественную типизацию» или даже вполне реалистическую зарисовку.

Ефраим Зихер и Г.А. Гуковский считали, что в «Одесских рассказах» есть «внутренние противоречия между сюжетами»1, что они «сюжетно... не вполне циклизованы»2.

А японский литературовед Тадаси Накамура, усматривая в бабелевском цикле «вакуум ценностей», даже заявил: «...попытки найти смысл “Рассказов” путем анализа их текста обязательно не смогут не потерпеть логический крах: нельзя найти никакую ценность внутри нуля. Смысл “Одесских рассказов” находится не внутри, а вне их мира...»3

Памятуя об опасности «логического краха», мы все-таки попытаемся в данной работе обнаружить «смысл» как раз внутри мира бабелевских произведений, понимая цикл как не случайно развертывающееся в определенной последовательности художественное единство: «Король» - «Как это делалось в Одессе» - «Отец» - «Любка Казак»4.

Свои, чужие и проблема власти

Произведем опись населения бабелевского цикла с целью установления возможных статистических закономерностей. Бросается в глаза, что имена главных героев (и производные от них) в каждом из небольших по объему рассказов звучат чрезвычайно часто: около сорока раз. В первом рассказе цикла Беня (Бенчик, Король) упомянут 49 раз, во втором- 41 раз, в третьем Фроим Грач («рыжий вор») упоминается 44 раза; лишь в четвертом рассказе Любка Казак «не дотягивает» до 40: она упоминается «только» 36 раз. Впрочем, с учетом упоминаний ее имени в предыдущем тексте (12 раз), Любка все-таки набирает «свои» четыре десятка, точнее - 48 раз. Таким образом, основные персонажи цикла - если таковыми считать Беню Крика (в двух первых рассказах), Фроима Грача и Любку Казак (в двух последних) - обязательно «звучат» не менее 40 раз.

Обратим внимание и на еще один циклообразующий художественный факт: центральный герой последующего текста неизменно упоминается в предыдущем. С Беней Криком это очевидно, но и Фроим Грач, прежде чем перехватить «лидерство» в третьем рассказе, появляется как раз во втором (а не в первом!), Любка Шнейвейс как центральная героиня четвертого рассказа - в соответствии с обнаруженным нами «законом» данного цикла - появляется в третьем рассказе (а не в первом и не во втором). Эта «цепочка» уже свидетельствует о неявном сюжете цикла как о неслучайной последовательности бабелевских рассказов.

Можно предположить поэтому, что первый рассказ как-то задает направление интерпретации второго, второй- третьего и, наконец, третий - четвертого. Такого рода зависимость позволяет, в частности, понять, почему женитьба Бени Крика на Циле в первой новелле и предполагаемая женитьба на Басе в третьей эту «логику» не разрушают: третья новелла определяется не первой, а именно второй.

Несмотря на то что в «Одесских рассказах» упомянуто в общей сложности полсотни имен собственных (если считать прозвища за отдельное имя), однако эти как будто бы совершенно разноплановые персонажи - включая рассказчика - имеют одну важнейшую особенность: почти все они друг другу свои. Они, как выражается рассказчик, «наши»: «У Тартаковского душа убийцы, но он наш. Он наша плоть, как будто одна мама нас родила. Пол-Одессы служит в его лавках»5 . Именно поэтому плут Цудечкис - в качестве «нашего» (то есть «хорошего») плута - и напоминает рассказчику «нашего» же раввина.

Эта важнейшая особенность «Одесских рассказов», в сущности, давно зафиксирована. Так, Н.Л. Степанов проницательно заметил, что «герои Бабеля почти неподвижны, они узнаются из авторской характеристики и важны Бабелю, как речевые маски или рассказчики. Оттого столь похожи они друг на друга»6 . Ф.Левин писал, что бабелевские персонажи - «добрые знакомые, которые знают все друг о друге»7 . Заметим в связи с этим, что хотя общим местом в бабелеведении стала оценочная констатация как будто бы само собой разумеющегося разнообразия бабелевского стиля, однако Т.Накамура совершенно справедливо, на наш взгляд, уточняет и даже подвергает ревизии это расхожее представление: «Отличительная черта бабелевского стиля состоит в сцеплении высоких (святых) элементов с низкими (светскими) на всех уровнях предложения (лексика, синтаксис и т.д.) - в этом исследователи уже достигли согласия... Следует принять во внимание то, что стиль Бабеля выглядит разнообразным именно потому, что его рассматривают с точки зрения стилистики. Его “разнообразность” происходит только тогда, когда он разлагается на составные части по стилистическим категориям. Если фиксировать наш взгляд только на самих произведениях Бабеля, то их стиль, объединяющий всякие жанры - от библейского до жаргонного, нам кажется довольно однообразным. По поводу “Одесских рассказов” даже можно сказать, что в них существует только единственный стиль: между высказываниями в них никакого различия заметить нельзя. <...> Все высказывания... крайне похожи друг на друга - часто даже буквально». <...> Можно сказать, что Бабель сознательно уклоняется от образования различий и характеристик внутри высказываний “Одесских рассказов”»8.

Итак, бабелевские персонажи и рассказчик не только друг другу свои, они даже стилистически говорят на одном и том же языке - и этот язык, с определенной точки зрения, представляется «довольно однообразным», а именно эклектичным. Иногда исследователи связывают патетику И.Бабеля с гоголевской (чаще всего звучащей в «Тарасе Бульбе»9), но представляется, что уместней было бы сравнение со стилем рассказчика в повести о ссоре двух Иванов. Если в «Тарасе Бульбе» патетически героизируются не только «свои» для повествователя казаки, но и их наиболее достойные, по мысли автора, противники - «ляхи», то миргородский рассказчик уже превозносит своих миргородских персонажей («честь и украшение Миргорода») за то, что они- «свои». У бабелевского рассказчика та же интенция. Достаточно вспомнить хотя бы его высокопарный стиль в описании никому не известных одесских богатырей: «Три тени загромождают путь моего воображения. Вот Фроим Грач. Сталь его поступков - разве не выдержит она сравнения с силой Короля? Вот Колька Паковский. Бешенство этого человека содержало в себе все, что нужно для того, чтобы властвовать. И неужели Хаим Дронг не сумел различить блеск новой звезды?»

Вместе с тем следует отметить, что столь же четко и безошибочно, как «свои», в бабелевском мире опознаются «чужие».

В первом рассказе в качестве «чужих» выступают «пристав», «городовые» и «пожарные». Поэтому конфликт между Беней и Эйхбаумом - это конфликт между «своими», который неслучайно завершается «по-свойски» свадьбой, а попытка нового пристава восстановить законность завершается поджогом участка и полным поражением «чужого»: «Участок исправно пылал с четырех сторон. Городовые, тряся задами, бегали по задымленным лестницам и выкидывали из окон сундуки. Под шумок разбегались арестованные».

За смехом, сопровождающим столкновение «своего» и «чужого» («молодой человек... захихикал... “это прямо смешно, участок горит, как свечка...” Молодого человека... все еще продолжал разбирать смех»), скрывается вполне серьезная проблема власти. В первом же диалоге цикла обсуждается именно эта проблема (а вовсе не обстоятельства свадьбы, сведшей вместе «налетчика» и «богача»). Суть ее в том, кто обладает реальной властью: законный, но чужой «государь император» или теневой, но свой «король»? Пристав, в начале рассказа убежденный в том, что «там, где есть государь император, там нет короля», в конце его - согласно «внутреннему закону» бабелевского цикла - обязательно должен потерпеть унизительное поражение: «Пристав - та самая метла, что чисто метет, - стоял на противоположном тротуаре и покусывал усы, лезшие ему в рот. Новая метла стояла без движения».

В сущности, речь идет не просто о различии между своим и чужим, но о войне между ними. Не случайно Беня, «проходя мимо пристава, отдал ему честь по-военному», словно бы принимая это поражение. Это поражение «чужого» и победа «своего» сопровождается глумливым сочувствием налетчика к униженному приставу. «Доброго здоровьичка, ваше высокоблагородие, - сказал он сочувственно. - Что вы скажете на это несчастье? Это же кошмар...» Он уставился на горящее здание, покачал головой и почмокал губами: «Ай-ай-ай...» Плотоядное почмокивание победителя в виду горящего здания корреспондирует с финальным кадром этого же рассказа, в котором Двойра «плотоядно, как кошка, которая, держа мышь во рту, легонько пробует ее зубами», смотрит на свою жертву - мужа («щуплого мальчика, купленного на деньги Эйхбаума»). Но именно так же плотоядно «уставился на горящее здание» Беня Король.

Во втором рассказе цикла после невольного убийства во время налета своего приказчика Мугинштейна Тартаковский «поднял крик на всю Одессу». Однако это «крик» о той же власти. «Где начинается полиция, - вопил он, - и где кончается Беня?» Рядом с риторическим вопросом героя поставлен и ответ на него: «Полиция кончается там, где начинается Беня, - отвечали резонные люди». «Коронование» Бени, производимое в финале второго рассказа («Король, <...> - сказал шепелявый Мойсейка»), авторской композиционной организацией текста авторитетно подтверждает резонность ответа резонных людей.

В третьем и четвертом рассказах соотношение «своего» и «чужого» перемещается в иную плоскость. В «Отце» повествуется об остановке в Одессе российских мусульман по возвращении из святых мест. «Татары шли вверх по Дальницкой, татары и турки со своими муллами. Они возвращались с богомолья из Мекки к себе домой в Оренбургские степи и в Закавказье. Пароход привез их в Одессу... Белые полотенца были замотаны вокруг их фесок, и это обозначало человека, поклонившегося праху пророка». Однако и это присутствие чужаков помещено в определенный смеховой контекст: «...сторож Евзель закрыл... ворота и помахал рукой Фроиму Грачу, проходившему мимо... “Почтение, Грач, - сказал он, - если хотите что-нибудь наблюдать из жизни, то зайдите к нам на двор, есть с чего посмеяться...”. И сторож повел Грача к стене, где сидели богомольцы, прибывшие накануне. Старый турок в зеленой чалме, старый турок, зеленый и легкий, как лист, лежал на траве. Он был покрыт жемчужным потом, он трудно дышал и ворочал глазами. “Вот, - сказал Евзель... - вот вам жизненная драма из оперы “Турецкая хвороба”. Он кончается, старичок, но к нему нельзя позвать доктора, потому что тот, кто кончается по дороге от бога Мухамеда к себе домой, тот считается у них первый счастливец и богач... Халваш,- закричал Евзель умирающему и захохотал, - вот идет доктор лечить тебя...” Турок посмотрел на сторожа с детским страхом и ненавистью и отвернулся. Тогда Евзель, довольный собою, повел Грача на противоположную сторону двора...» Смех над страдающим и умирающим «чужим», соседствующий со словесной издевкой, весьма напоминает глумливое сочувствие Бени приставу и позволяет говорить о какой-то общей парадигме отношения к чужому. Сама же смерть чужака рассказчиком подана в следующем соседстве: «Любкин погреб был закрыт уже, пьяницы валялись во дворе, как сломанная мебель, и старый мулла в зеленой чалме умер к полуночи».

В этом же рассказе во время совокупления Бени с проституткой Катюшей тот же рассказчик повествует, как «Катюша, обстоятельная Катюша все еще накаляла для Бени Крика свой расписной, свой русский и румяный рай». В обоих случаях чужая святость дискредитируется - в данном случае на уровне словесной метафоры - профанирующим ее комически нелепым контекстом.

Некоторых читателей бабелевского рассказа удивляла неестественность ситуации: отец невесты приходит договариваться с будущим женихом в публичный дом, «где Беня Крик лежал с женщиной по имени Катюша», а затем бесконечно долго ожидает, когда Крик выйдет к нему: «...он погрузился в безмерное ожидание. Он ждал терпеливо, как мужик в канцелярии. За стеной стонала Катюша и заливалась смехом». Однако если считать «чужую» Катюшу - с ее «раем» - фигурой фактически неодушевленной, лишенной всякой личностности в глазах Крика и Грача, то шокирующая ситуация перестает быть таковой. По крайней мере, Беня отказывается признавать Катюшу не только за личность, но и за товар: «...когда мы молодые, так мы думаем на женщин, что это товар, но это же всего только солома, которая горит ни от чего...» В словах Бени и выражается его отношение к описываемому рассказчиком накаляемому Катюшей «своему расписному, своему русскому и румяному раю»: этот «рай» не способен быть даже «товаром». Таким «товаром» становится дочь Грача Баська, цена на которую («приданое») тщательно оговаривается будущими зятем и тестем сразу же после не имеющего никакого значения для обоих соития Бени с Катюшей.

Следует вместе с тем отметить, что за пренебрежительными репликами о «чужом» и его общей дискредитацией иногда скрывается специфический комплекс неполноценности, когда мир этого «чужого» является вожделенной и недоступной для персонажей ослепительной мечтой. Так, Арье-Лейб рисует следующие перспективы для рассказчика: «Вы тигр, вы лев, вы кошка. Вы можете переночевать с русской женщиной, и русская женщина останется вами довольна. Вам двадцать пять лет. Если бы к небу и к земле были приделаны кольца, вы схватили бы эти кольца и притянули бы небо к земле». Возможность притянуть «небо к земле» и возможность «переночевать с русской женщиной», чтобы она осталась «довольна», поставлены в один мечтательный и невозможный для рассказчика ряд. Эти действия как раз в равной мере недоступны персонажу, имующему «на носу... очки, а в душе осень». Поэтому описание постельной сцены с Беней Криком является компенсаторским актом для рассказчика в стремлении хотя бы отчасти изжить свои комплексы возможностью «поскандалить», пусть и за письменным столом.

Его воспламененное письмо отчасти напоминает взгляды родственных рассказчику героев - «сыновей лавочников и корабельных мастеров», которые вожделенно наблюдают, как «короли Молдаванки» - налетчики едут в лаковых экипажах «к публичному дому Иоськи Самуэльсона». Ведь, по мнению рассказчика, трудно «отвести глаза от блеска чужой удачи». Но и удачливый Беня Крик, по мнению ряда исследователей, являлся лишь еврейским эквивалентом столь же колоритного и столь же недостижимого в своем особом блеске казака10.

Как замечает Д.Фален, «в Бене Крике Бабель пытался создать фигуру, которая воплотила бы освобождение, которое он сам искал»11. Если Беня лишь напоминает казака, то в героине последнего цикла, согласно этой логике, читатель видит уже осуществление несбыточной мечты: Любка Шнейвес стала казаком - настолько, что ей потребовался уже обманувший ее однажды еврейский управляющий. Но это превращение, осуждаемое Цудечкисом, дается ценой утраты материнского начала. Таким образом, в «Одесских рассказах» наличествует и отстраненно-насмешливое отношение к «чужому», и вместе с тем затаенная мечта о растворении в этом «чужом». За очевидными личностными переживаниями (забыть себя, свои «очки на носу», и преодолеть «осень в душе» превращением хоть в конармейца Лютова, хоть в одесского бандита), вероятно, скрывается страх перед ассимиляцией и в то же время стремление к ней.

После русского «рая» для Бени в финале «Отца» вновь появляется «чужое». Дважды упомянуто «русское кладбище», но и оно соседствует с любовной игрой: «...парни тащили тогда девушек за ограды, и поцелуи раздавались на могильных плитах».

Наконец, четвертый рассказ цикла начинается с «угощения» Песей-Миндл заезжего помещика, в котором рыба и девушка поставлены в один ряд: «Песя-Миндл дала ему на ужин фаршированную еврейскую рыбу и потом очень хорошую барышню, по имени Настя».

Однако затем изображаются уже вполне симпатичные «чужие», и этим описанием приемлемых «чужих» завершается их сопоставление со «своими»: «...мистер Троттибэрн, похожий на колонну из рыжего мяса. Мистер Троттибэрн был старшим механиком на “Плутархе”. Он привез с собой к Любке двух матросов. Один из матросов был англичанином, другой был малайцем». Эти «чужие» прагматически необходимы «своим», поскольку «они втащили во двор контрабанду, привезенную из Порт-Саида». Заметим, что тем самым первый и последний рассказы цикла очевидным образом образуют композиционную раму.

Карнавал, основанный на насилии

Сравним восторженное описание рассказчиком еды на свадьбе Двойры Крик: «Все благороднейшее из нашей контрабанды, все, чем славна земля из края в край... Нездешнее вино разогревало желудки... Черный кок с “Плутарха”, прибывшего третьего дня из Порт-Саида, вынес за таможенную черту пузатые бутыли ямайского рома, маслянистую мадеру, сигары с плантаций Пирпонта Моргана и апельсины из окрестностей Иерусалима. Вот что выносит на берег пенистый прибой одесского моря, вот что достается иногда одесским нищим на еврейских свадьбах». Порт-Саид и «Плутарх» являются, таким образом, звеньями контрабандной цепи, конец которой мы видим в начале цикла, а начало - в конце.

Почему же конец и начало перевернуты? Одно из возможных объяснений состоит в том, что Бабель демонстрирует оппозицию недолжного и неприемлемого «чужого» и «чужого» как должного и приемлемого. Точнее же, чаемый переход одного в другое. «Мистер Троттибэрн развернул свои товары. Он вынул из тюка сигары и тонкие шелка, кокаин и напильники, необандероленный табак из штата Виргиния и черное вино, купленное на острове Хиосе. Всякому товару была особая цена, каждую цифру запивали бессарабским вином...» Поэтому дублируется не только описание вещей или упоминание имен собственных, но и начальное для цикла описание веселия на свадьбе «своих» повторяется в финальном танце «чужих»: «И, утвердившись на вздрогнувших ногах, он взял за плечи своих матросов, одного англичанина, другого малайца, и пошел танцевать с ними по захолодевшему двору. Люди с “Плутарха” - они танцевали в глубокомысленном молчании».

Попрание официального (в данном случае еще и «чужого») миропорядка, официальной же (правда, вновь «чужой») святости, путаница в именах, увенчание Короля, развенчание Каплуна и другие вполне очевидные «карнавальные» признаки позволяют поставить общий вопрос о сущности этой карнавальности в поэтическом мире цикла.

Сразу же обращает на себя внимание, что бабелевский «карнавал» имеет весьма жесткую иерархическую структуру, а потому и не предполагает сколько-нибудь свободного поведения «освобождаемых» от груза официальных пут персонажей. Поэтому вряд ли прав Роберт Манн, который полагает, что «первичные инстинкты управляют жизнью Молдаванки, а не кодифицированные законы...»12. Бабель описывает параллельный официальному «чужому» мир, где действуют иные законы - но именно законы, иные правила поведения - но именно правила, иные наказания для провинившихся - но именно наказания. Возникает модель своеобразного государства в государстве, закономерно имеющего собственного короля.

В сущности, «Одесские рассказы» представляют собой карнавал, основанный на насилии. Как замечает Д.Фален, «хотя в “Одесских рассказах” на поверхности выведена более широкая комическая авторская интенция, они, подобно конармейским рассказам, имеют своим центром конфликт и насилие. Хотя “Конармия” изображает солдат, вовлеченных в настоящие сражения, это легализованная война, тогда как одесские персонажи - это преступники, находящиеся в войне с обществом и с собственной судьбой»13. Но это насилие поэтизируется автором, поскольку совершается в завораживающих его сознание агрессивных формах. Рассказчик ставит перед Арье-Лейбом прямой вопрос о механизме достижения власти: «...почему же один Беня Крик взошел на вершину веревочной лестницы, а все остальные повисли внизу на шатких ступенях?»

Ответ достаточно очевиден: Беня Крик активнее других не желает считаться с правилами (законами) существующего миропорядка. Герой не желает примиряться с отведенной ему ролью в социуме и в своем стремлении преступить границы своей роли не останавливается ни перед чем: «Как сделался Беня Крик, налетчик и сын налетчика, зятем Эйхбаума? <...> Тут все дело в налете»; «Десятый налет на человека, уже похороненного однажды, это был грубый поступок. Беня... понимал это лучше других. Но он сказал Грачу “да”...».

Однако кругозор рассказчика, отмечающего прежде всего непохожесть своего героя на себя, следует восполнить трансгредиентными его сознанию моментами. По мнению рассказчика, «он был страстен, а страсть владычествует над мирами». Но обратим внимание, что в «карнавальном» мире «Одесских рассказов» страсть тесно соседствует с вполне рациональным и чрезвычайно точным подсчетом денег и скрупулезной оценки имущества, в том числе и чужого: «...как сделался он зятем человека, у которого было шестьдесят дойных коров без одной?» Можно это несколько странное для русской литературы соседство конкретизировать и иначе: о денежных отношениях говорится намного чаще, подробнее и с большим знанием дела, чем о владычестве страсти.

В отличие от «Конармии», расчет и рассчитывание играют в «Одесских рассказах» огромную роль. В сущности, канавальность одесского мира лишь внешняя, так как за ней скрывается весьма рациональный подход к «владычеству»: именно деньги, а отнюдь не страсть на самом деле владычествует в этом мире.

Превращение Бени Крика в «Короля» начинается с письма Эйхбауму с требованием двадцати тысяч рублей. “Если у меня не будет денег - у вас не будет коров, мосье Эйхбаум. Это дважды два”. <...> И в помещении они договорились. Зарезанные коровы были поделены пополам». Читателя убеждают в неизбежности победы агрессивной силы, если она к тому же сопряжена с холодным расчетом. Патетическая же риторика рассказчика («И победа Короля стала его поражением») тут же опровергается новой атакой Бени Крика, после которой Эйхбаума «хватил легкий удар»: вряд ли женитьбу на Циле можно оценить как «поражение» героя.

Во втором рассказе Тартаковский получает письмо с требованием денег. Сразу после гибели приказчика Тартаковский и Беня Крик улаживают денежную компенсацию за убитого его матери: «Потом они бранились друг с другом... Они сошлись на пяти тысячах наличными и пятидесяти рублях ежемесячно». Поразительна при этом точная оценка человеческой жизни; причем процесс торга также изображается: «Вы имели сердце послать матери нашего покойного Иосифа сто жалких карбованцев... Десять тысяч единовременно... десять тысяч единовременно и пенсию до ее смерти...» В финале вновь поэтизируется сила, победа сильного и расчетливого (Бени Крика) и наказание нерасчетливого, а значит - в этой системе ценностей - слабого (Савки, который изображается как «еврей, похожий на матроса»).

В третьем рассказе «сошлись интересы Бени Крика и кривого Грача... Они сошлись на том, что Баська приносит своему будущему мужу три тысячи рублей приданого... Они сошлись еще на том, что Каплун обязан уплатить две тысячи рублей Бене...». В финале упоминается о «новой истории»: это «история падения дома Каплунов, повесть о медленной его гибели, о поджогах и ночной стрельбе». И здесь читатель обнаруживает победу Фроима Грача и Бени Крика и поражение «дома Каплунов», не желающего подчиниться силе.

В четвертом рассказе интрига вновь начинается с неуплаты: «...теперь вынимайте два рубля за закуску и четыре рубля за барышню... Но Цудечкис не отдал денег. Евзель втолкнул его тогда в Любкину комнату и запер на ключ». Герой не платит, поскольку «тертый старик». Но «расплачивается» умением отучить от груди ребенка. Тем самым можно говорить о победе Цудечкиса, не желающего возмещать «законные убытки» постоялого двора.

Умение обойти закон и является главным законом «параллельного» официальному одесского мира. В каждом из рассказов законопослушность терпит поражение и тем самым осмеивается, а нарушение закона поэтизируется и поднимает нарушителя еще на одну ступень той веревочной лестницы, о которой говорит Арье-Лейбу рассказчик. На этом преступлении закона и стоит тот мир, который называется «Одесскими рассказами». Можно констатировать определенную традицию, которой наследуют «страстные» герои и о которой напоминает упирающемуся Эйхбауму сватающийся к его дочери Король: «И вспомните, Эйхбаум, вы ведь тоже не были в молодости раввином. Кто подделал завещание, не будем об этом говорить громко?»

Однако нельзя сводить смысл бабелевского цикла лишь к неподчинению закону и, вместе с тем, выстраиванию параллельных официальным теневых отношений (ключевое слово для этих отношений советскому и постсоветскому читателю хорошо известно, и этим словом отлично владеет Беня Крик. Это слово - «договориться»).

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Sicher E. Style and Structure in the Prose of Isaak Babel’. Columbus, 1986. P.94.

2. Гуковский Г.А. «Закат» // И.Э.Бабель. Статьи и материалы. Л., 1928. С.80.

3. Накамура Т. Одесский миф Исаака Бабеля // Japanese Slavic and East European Studies. 1998. Vol. 19. P. 64.

4. Хотя изначально бабелевский цикл публиковался частями («Король» в одесской газете «Моряк» 23 июня 1921 г.; «Как это делалось в Одессе» в «Литературном приложении» к газете «Известия Одесского губисполкома, губкома КП(б)У и губпрофсовета» 5 мая 1923 г.; «Отец» и «Любка Казак» в 5-м номере «Красной нови» за 1924 г.), однако во всех прижизненных изданиях рассказы появляются в одном и том же порядке. Все-таки далеко не случайно Бабель не счел нужным расширять состав цикла написанными позднее другими «одесскими» текстами - такими, как «Конец богадельни» и «Фроим Грач».

5. Тексты И.Бабеля цит. по изданию: Бабель И.Э. Соч.: В 2 т. М., 1990. Курсив всюду наш.

6. Степанов Н. Новелла Бабеля // И.Э. Бабель. Статьи и материалы. С. 24.

7. Левин Ф. И.Бабель: Очерк творчества. М., 1972. С. 33.

8. Накамура Т. Указ. соч. P. 61. Курсив всюду наш. Д.Фален еще раньше обратил внимание, что «нарратор вводит диалоги, используя те же самые модуляции, тот же самый ритм стакатто и комические повторы, которые позже появляются в самих диалогах...» (Falen J. Isaac Babel: Russian master of the sport story. Knoхvil, 1974. P. 68.

9. Степанов Н. Указ. соч. С. 20.

10. Ср.: «Его (Бени Крика. - И.Е.) пышная и цветистая одежда достойна Савицкого... Красный автомобиль с сигналом, играющий “Смейся, паяц”, является эквивалентом казацкого коня. Беня фактически является моторизированным городским казаком» (Carden P. The Art of Isaac Babel. Ithaca–London, 1972. P.114); «как новый идеал, Бабель создает еврейскую версию казака как человека, обученного в насилии, свободного от интеллектуальных и моральных сомнений и открытого всем физическим радостям и вызовам жизни» (Falen J. Op.cit. P. 62).

11. Op. cit. P. 112.

12. Mann R. The Dionysian art of Isaac Babel. Oakland, 1994. P. 73.