Своеобразный курс молодого бойца будущие казаки начинали проходить с раннего детства. В играх маленьких станичников преобладала военная тематика, с малых лет мальчишек учили обращаться с лошадьми, без которых казаков невозможно себе представить. С пяти лет казачата уже скакали верхом во всю прыть, играли в войну, учились метко стрелять из лука. С взрослением игры усложнялись, дополняясь другими навыками: подростков учили обращаться с холодным и огнестрельным оружием, биться в рукопашной схватке, хорошо плавать, разбираться в следах, справляться с понесшим табуном… Как только паренек набирался сил для поднятия ружья, он уже охотился на степную пернатую дичь. Ребенку внушали: стрелять нужно всегда метко, потому что от этого может зависеть твоя жизнь. Многовековая история, в частности, «общение» с татарами, сама по себе была суровым учителем для «донцов».

Подростковая инициация у будущих казаков проходила в 14 – 15 лет. На этом этапе уже выстраивалась модель сражения, битвы, пока, правда, только потешной. Группа подростков разбивалась на две части, каждая из которых строила себе «укрепление». Бились с применением камышовых пик, лубочных сабель. Нужно было непременно захватить знамя противника и пленить недругов. В этих потешных боях присутствовали элементы театрализованного представления – бумажные шапки и знамена «вояк», победные марши под дудки, гребни и трещотки… Но определенные навыки поведения в схватке такие поединки все же давали.

Биография пути человека, пережившего лихие 90-е и нашедшего себя в Боге после тяжёлых испытаний. Для кого то эта книга может стать откровением, что всегда есть надежда для новой жизни.

Дед был казак, отец – сын казачий, а я… что выросло, то выросло

Ибо пред очами Господа пути человека,

и Он измеряет все стези его.

Ну, так вот, ближе к теме. Родом я из низовских казаков. Честно, подробно историю своего рода не помню, бабушка рассказывала, называла имена и места, но со временем всё это забылось, а спросить уже не у кого. Знаю, что были зажиточными, многодетными, имели добротные дома и отдельно свои хутора, куда уезжали на лето. Но с первой мировой войной и со всеми последующими вся эта крепость ушла никуда. Так уж повелось, дедушек у нас не было, деда воспитывал чужой, отца – тоже, и у меня деда тоже не было. Отцовская линия, возможно, была православной, а может «единоверной», не знаю. Со стороны матери – «никудышные». Конечно, и, к сожалению, мои родители не были верующими людьми, отец был номинальным коммунистом, работал на оборонке токарем, а мама была служащая, работала в обкоме профсоюза экономистом. Старшую сестру они смогли окрестить, а меня – нет: середина шестидесятых, за этим пристально смотрели. Так что пришлось жить полным «нехристем».

Жизнь моя была хорошей, у меня не было несчастного детства, отверженности. Меня любили, баловали, я мог покапризничать и повредничать, чем с удовольствием и занимался. Отец был очень хорошим и добрым человеком, из породы тех, кто даже голову курице отрубить не мог. В меру выпивал, редко скандалил, с мамой они жили практически душа в душу. Мама была доброй и нежной, но в тоже время достаточно властной, поэтому мне грозило вырасти маменькиным сынком, чего со мной чуть не случилось. Характер у меня своевольный и свободолюбивый, притом я сильно упёртый, ломом не перешибешь, если упрусь во что-то. И в подростковый период я полностью проявил свой характер, чтобы скинуть с себя «тяжесть родительского контроля».

Наверное, все беды в жизни из-за нашего характера. Понятно, что греховная натура даёт о себе знать, все пороки и наклонности идут от внешних факторов, окружения и из-за внутреннего конфликта. Но характер, если его вовремя не корректировать и не направлять, может принести много бед и самому и другим. Притом при всём, сам наш характер практически нейтрален, его Бог дал нам для определённой цели, а вот как мы используем этот характер, зависит уже от нас. Я сколько наблюдаю, столько и понимаю, что мало кто работает над своим характером. Бог нас прощает, Своей кровью омывает от всякого греха, даёт новое сердце, платяное. Оно способно чувствовать боль, остро переживать присутствие Бога, иметь сострадание. Но от нас зависит, сохраним мы его таким или нет; станет ли оно чёрствым и циничным, или останется чутким и трепетным. Вспомните Саула. Бог дал ему иное сердце, и он стал, как там написано, «иным человеком» . Но его малодушие погубило всё. Бог забрал у него царство и отдал его другому, тому, кто был по сердцу Бога. Была ли у Саула возможность стать хорошим правителем? Была. Был ли у Саула потенциал исполнить волю Божью в своей жизни? Был. Что он с этим сделал, я думаю, вы знаете. Если нет, то краткая история такова. Когда народ Израиля захотел избрать для себя царя, Бог указал им Саула, и тот мог бы править достойно и укрепить за собой и своего рода царство. Но, завися от мнения других, он проявил малодушие и непослушание, что в итоге привело к отступничеству и гибели. Бог за его малодушие, непослушание и отступничество передал царство Давиду. Когда Бог нас создавал, Он дал нам таланты, способности и характер для того, чтобы мы могли в полной мере исполнить в этой жизни своё предназначение. Любая черта нашего характера может иметь, как созидательную, так и разрушительную силу. Всё зависит от того, как мы ее используем. Ваша непримиримость может быть хороша, когда вы непримиримы с грехом, когда вы противостоите ересям и отступникам, но она может стать разрушительной, когда кто-то не согласен с вашим мнением по тому или другому вопросу, когда можно найти не различия, а общность или просто уважать чужое мнение и не давить своим.

Итак. С чего начинается падение человека? С первой лжи? С первого непослушания или первого бунта против установленных порядков? Возможно. С первым грехопадением пра-пра-прародителей в жизнь человека вошла смерть. Говорят, что рождаемся мы один раз, всё остальное время мы медленно умираем. Каждая прожитая минута приближает нас к смерти. Отчасти, это верно, но у меня для вас есть новость, мы имеем возможность родиться ещё раз, и если вы дочитаете книгу до конца, то вы об этом узнаете. Так когда же начинается наше грехопадение? В тот момент, когда мы замечаем за родителями несоответствие их слов их поступкам и начинаем делать также, или когда начинаем перенимать их привычки и наклонности. Несовершенство нашего мира и его враждебность к любому духовному благочестию является непосильной ношей для молодой растущей личности. Чтобы выжить надо стать таким же. В генах каждого человека заложена память о первом грехе. Вы же замечали, что делать что-то плохое намного легче, чем хорошее. Достаточно легко взять понравившуюся чужую игрушку, но нелегко вернуть её обратно, еще и попросить прощение. Легко чуть-чуть пошалить и пошкодничать, и совсем нелегко исправить разрушенное. Я не знаю, в какой момент я стал, к примеру, врать. При моей развитой фантазии я врал очень вдохновенно. Я помню, когда пришло время идти в первый класс, мы с друзьями решили что мы уже взрослые. Каждый украл у своего отца и потом выкурил первую сигарету. Конечно, это было несерьёзно и не в затяжку, но это заложило привычку курить. И в четырнадцать лет курить, да впрочем, и пить мы стали уже по-настоящему. Можете себе представить, что такое юношеский алкоголизм? Как часто нужно пить человеку: раз в месяц или в неделю, чтобы его считать пьяницей? Мы в девятом и десятом классе регулярно выпивали по вторникам: это время, когда мы ходили на УПК. И – в два дня выходных: время, когда мы ходили на танцплощадки. Дни, проведённые в училище, вообще прошли в одних сплошных распитиях. Когда я пришёл на завод в бригаду, я был нормально «устаканенным» пацаном. А тут уже пили по-взрослому. А ещё представьте себе парнишку, для которого норма выпить только одна: упал, – значит, хватит. Спасало только одно – организм не справлялся, и я регулярно получал отравление, что значило пугать унитаз и невозможность не только похмелиться, но и вообще что-то съесть и выпить. Вы думаете, мы были такими только одни? В 80-х такое явление было повсеместным. С приходом перестройки и сухим законом стали пить ещё больше и, притом, всякий суррогат типа самогона и одеколона. И всё это было – НОРМА.

В каждого человека заложена мораль, понимание плохого и доброго, но подмена хороших стандартов на другие губительно влияет на нас. Каждый стоит перед выбором идти или нет на сделку со своими принципами, заложенным воспитанием и врождённым пониманием морали. Я с детства был влюбчивым, если влюблялся, то надолго, со страданиями и как-то безответно. А первый сексуальный опыт получил в пьяном угаре с не первой свежести девицей безгранично доступной для такого общения. Думаете, я считал, что поступил плохо? Да я ходил гордый и со всеми делился своей мужской «победой». Понятие большой и светлой любви подменилось обычным блудом и развратом. Одной из любимых была тогда поговорка «развращённого не развратишь».

А молодёжные драки? Знаете, когда у тебя зрение минус 6,5, то не до боёв. Я не был задиристым и безумно храбрым. Я считал, что лучший бой, это тот, который не начался. Но разогрев горячительными напитками и наличие друзей просто обязывало проявлять чудеса мужества. И приходилось своим носом искать кулак противника, чтобы угадать, где же он. Были ли у меня хорошие качества и достоинства? Конечно, и немало. Я был добрым малым, животных не мучил и маленьких не обижал. С детства любил читать, меня научили в пять лет, читал много и всё. Моя нелюбовь зимы и морозов способствовала к сидению дома, и я зачитывался разнообразной литературой. Знаете, какими персонажами я больше всего увлекался? Первыми, кто мне нравился, были бандиты и разного рода авантюристы, вторыми – христианские миссионеры и путешественники. Да, да, вы не ослышались. Это были два типа людей, которые, пускай с совершенно разной мотивацией и намерениями, шли и делали то, что другим было не под силу. Интересно, что пережил я то и другое. Ещё я терпеть не мог подлости и предательства, и где-то лет до двадцати шести я наивно думал, что все меня любят. И, когда столкнулся с первым предательством, то впал в шоковое состояние. Ещё я был очень вежливым молодым человеком, к старшим уважительно, на «вы», в присутствии девочек и женщин не допускал мата и грубых выражений, хотя в то же время мог материться как сто сапожников вместе. За полчаса ругани ты вы услышали только пару слов на русском. Меня даже специально выводили старшие ребята на соревнование со сторожем в детском саду. Тот считался специалистом по мату, но против меня, десяти-одиннадцатилетнего пацана, не мог выстоять. Так много противоречий в одном человеке.

Более-менее, каким я был, вы уже получили представление. Я думаю, не нужно описывать подробно события моего детства, учёбы, входа в рабочую взрослую жизнь. Она ничем не отличалась от жизни миллионов людей постсоветского пространства. Просто мне повезло больше. Повезло не в смысле суровости пройденных испытаний, многие пережили намного круче, чем я, а в том, как я вышел из всего того, что мне пришлось пережить. Давайте будем проходить по самым ключевым и, на мой взгляд, важным событиям моей жизни. Просто разобьём всё по главам.

Помни, брат, что у казаков:

Дружба - обычай

Товарищество - традиция;

Гостеприимство - закон.

Биография казака Дагомысского хуторского казачьего общества Лазаревского районного казачьего общества города Сочи, хорунжия Андрея Сергеевича Гребеножко полна интереснейших фактов, достойных внимания.

Казачья служба во славу и защиту конституционного строя Отчизны, Православной Веры и соотечественников смысл его жизни. Уважительное отношение к старшим, безмерное почитание гостя, уважение к женщине (матери, сестре, жене) - для Андрея это не просто слова.С детства он воспитывался согласно казачьим традициям и обычаям. В доме как и подобает настоящему казаку, по ковру висят шашка и кинжал, а при входе - плётка.Как известно, правильное расположение икон в доме истинного казака помогает открыть окно к светлому и духовному, озаряя жилище радостью и светом. Андрей чтит православные традиции и иконы расположены там, где и нужно – на восточной стене дома.

С 15-ти лет он постоянно находился в казачьем обществе. Хорошо помнит свои переживания, когда взрослые казаки уезжали на границу с Абхазией оказывать помощь российским пограничникам. В разговоре всегда вспоминает деда и прадеда. С неподдельным трепетом и любовью вытаскивает из ящика стола отреставрированные фотографии предков в казачьей форме. Менее охотно рассказывает о службе на Кавказе - о тех годах, когда принимал участие в вооруженных конфликтах, предлагая больше говорить о становлении казачества, о роли казаков в охране общественного порядка, об укреплении казачьего движения в нашем районе.

С 1 сентября 2012 года Андрей служит в качестве дружинника казачьей дружины Лазаревского районного казачьего общества. Как не проста казачья доля, знает не понаслышке. За это время ему приходилось участвовать и в задержании преступников и в наведении и поддержании порядка в период проведения массовых мероприятий. Решал поставленные задачи, Андрей Сергеевич всегда с чувством ответственности и знанием дела.

Личные награды - предмет особой гордости казака, о которых он рассказывает с большим воодушевлением. Одной из них он был награждён заместителем министра внутренних дел Российской федерации лично.

Искренне радуется за казачество Кубани и России. За то, как оно развивается, как почитаются казачьи традиции. Показывает брошюру с казачьими заповедями, которую всегда носит с собой, и руководствуется ей в работе. Ведь судье казачьего общества, коим является хорунжий Гребеножко, без знания казачьих заповедей никак нельзя.

Недавно мы отпраздновали День образования Кубанского казачьего общества и сегодня хочется пожелать Андрею Сергеевичу крепкого здоровья и семейного благополучия, больших успехов в службе на благо нашей великой России и любимой Кубани!

Александр Ленкин,

при содействии Лазаревского районного казачьего общества.

Множество пастырей с замечательной судьбой служат в храмах в разных уголках России. Особый взгляд на жизнь одного из них представляет в своем рассказе русский писатель с Кубани Гарий Немченко, написавший о духовнике Майкопской епархии, войсковом казачьем священнике митрофорном протоиерее Борисе Малинке.

Настоятель Воскресенской церкви в Майкопе отец Борис Малинка родился на Полтавщине, в селе Великие Сорочинцы Миргородского района. Там, где появился на свет Божий Николай Васильевич Гоголь. Крещен был в той же церкви, где в свое время окрестили будущего великого пересмешника и печальника.

Для майкопского батюшки самым ярким воспоминанием раннего детства и сейчас остается, как суровой зимой в калошах на босу ногу и ветхом пиджачке, повязанный веревкой, сидит он на санях спиной к вознице, который гонит лошадь по еле видной дороге в ночном лесу. Мальчишка озяб настолько, что до него не сразу дошло: в догнавших их розвальнях вместе с соседскими мужиками-инвалидами сидел только что вернувшийся с фронта его отец. Не успел войти в хату, как ему рассказали о пропаже мальца, и первое, что сделал прошедший войну солдат, – бросился спасать собственного сына.

Рождественская сказка? Или горькая быль, которая для того и случилась, чтобы, ставши священником, Борис Малинка и сам потом стольких спас, стольких выручил? И бесконечно озябший тогда стольких в нашем холодном мире согрел. А в то время, после войны, когда бывший семинарист Иосиф Сталин осознал, наконец, Божию помощь России и оценил вклад Православной Церкви в победу над немцем, для мальчика настали и правда что счастливые времена.

Он был племянником митрополита Ставропольского и Бакинского Антония (Романовского), подолгу гостил у него дома, сопровождал в поездках, и одно из наиболее радостных видений послевоенного детства – как по дорожке причерноморского парка с сачком в руке он бежит за бабочкой и, увлекшись, сам вдруг попадает головой в «сачок» иного рода: в просторный рукав рясы тогдашнего Святейшего - Патриарха Алексия I, который прогуливался в обществе митрополита. Сколько раз это вдруг приснится ему потом посреди тревожных снов, когда уже при Хрущеве, намеревавшемся похоронить «последнего попа», семинариста Малинку, «белобилетника», вопреки закону забреют в солдаты...

Каждую ночь, когда все в казарме уснут, его начнут будить для многочасовых бесед в «красном уголке» со сменяющими друг дружку политработниками: может, признаешь, наконец, рядовой, что Бога нет?.. От слабости у него из носа начала идти кровь, и чуть ли не весь взвод подписал письмо, которое потом тайком отправили в Москву. Комиссия, что приехала разбираться в столь непривычном деле, приняла поистине соломоново решение: перевести непокорного солдатика в понтонно-мостовой отряд, почти сплошь состоявший из латышей и кавказцев. Пусть-ка там иноверцы разок-другой окунут его в иную купель – в ледяную водичку на сибирской реке. Глядишь, да солдат очнется.

Подумаешь сейчас, уже издалека, как ломали тогда судьбы верующих! В одно и то же время, в самом начале шестидесятых, мы с отцом Борисом трудились ну прямо-таки на соседних комсомольских ударных стройках. Мои товарищи строили под Новокузнецком известный теперь Запсиб. Понтонно-мостовой отряд, в котором служил рядовой Борис Малинка, помогал прокладывать знаменитую дорогу Абакан – Тайшет.

В один из первых дней после прибытия в часть Малинка деликатно попросил «державшего верхушку» чеченца Мадина Мадаева не материться, и тот ответил на просьбу еще более забористой бранью. Плотницкий топор, который в сердцах швырнул в него новенький солдат, чудом пролетел мимо головы и глубоко вонзился в сосну. Вынимавший его из дерева земляк Мадаева чуть не прежде остального увидел два-три вмятых лезвием в кору волоска и на ладони поднес Мадину – убедиться, что этот сумасшедший «неверный» мог натворить.

И неожиданно для себя недоучившийся семинарист стал «муллой». В части вдруг установился порядок, о каком отцы-командиры не могли и мечтать. Горцы подходили к нему под благословение и потихоньку просили прочитать проповедь.

Спустя почти сорок лет, уже в Майкопе, настоятель Воскресенской церкви отец Борис освящал большой магазин, и от его кропила шарахнулась стайка иеговистов, но тут же приблизились две чеченки:

– Мы не боимся твоей воды, батюшка, мы знаем, что она помогает, потому что мы истинно верующие мусульмане.

– Когда вы будете дома? – спросил отец Борис.

Рассказал им о своем старом знакомце Мадине Мадаеве, попросил разыскать его в Чечне и передать привет от «муллы» Бориса Малинки. Через несколько месяцев чеченки нашли священника в Воскресенской церкви:

– Привезли тебе привет из Чечни, от Бориса Мадаева.

Батюшка развел руками:

– Такого я не знаю...

– И он говорит, что не знаешь, – согласились чеченки. – Это сын Мадина, он назвал его так, как тебя звать. А сам погиб на войне. Отец Мадина совсем старый, тоже про тебя помнит. Пусть, говорит, «русский мулла» за всех помолится: и за русских, и за чеченцев. Будь она проклята, та война...

Но до Майкопа надо было дожить, как говорится.

После окончания Одесской семинарии молодой священник приехал в станицу Ленинградскую. Во времена коллективизации она одной из первых на Кубани попала на «черную доску». В станицах, подобной этой, не раскулачивали-расказачивали – прежних насельников вырубали под корень. Но дух ведь дышит, где хочет. А это был дух майского куреня Запорожского войска, чье имя перед этим носила станица. Уже вскоре в церкви, где было трое прихожан, их стало больше десятка. И выйдя однажды на улицу, молодой священник услышал негромкое, но столь по интонации знакомое:

– Идти за мной в десяти шагах, не оглядываться и не вздумать бежать!..

Выручил прихожанин, бывший фронтовик, вернувшийся в станицу «с орденами до пупа». Прорвался в Краснодаре к владыке Кубанскому Алексию (Коноплеву), участнику войны чуть не с тем же количеством наград, и владыка тут же выехал в Московскую Патриархию, тоже к бывшим фронтовикам... Отца Бориса перевели в станицу Бесскорбную, где все точь-в точь повторилось. И «главный кубанский поп» опять срочно отправился в Москву...

Снова несколько строк из своего прошлого: году, пожалуй, в девяностом мы – известный публицист Михаил Антонов, православный писатель Борис Споров и я – сидели за чаем с владыкой Питиримом, который был тогда заведующим Издательским отделом Московской Патриархии, и его заместителем отцом Иннокентием (Просвирниным), как воин, погибшим потом на своем священнослужительском посту – светлая память, отче! Владыка поглядел на часы: через несколько минут, сказал, в «Моменте истины» покажут его беседу с Андреем Карауловым. Не хотим ли вместе с ним ее посмотреть?.. Еще бы нет!

То было время, когда Церковь подвергалась ожесточенным нападкам новоявленных «демократов»: затем-то мы и пришли тогда в Патриархию, чтобы высказать известному иерарху слова поддержки. Во время передачи мы ему, конечно же, сопереживали и очень сочувствовали, особенно когда совсем еще молодой в ту пору и очень напористый Караулов прямым текстом обвинял владыку в сотрудничестве с КГБ. Когда передача закончилась, Михаил Антонов сказал, что готовы, мол, написать письмо, чтобы поставить на место зарвавшегося обозревателя. Глаза владыки насмешливо блеснули:

– Зачем?.. Пусть порезвится мальчик, пусть!

Вид его и впрямь был величествен: гордо посаженная крупная голова, правильные черты лица, ухоженная, почти до пояса борода, а глаза, глаза!

И почему я тогда не спросил его: может быть, он казак?

Потому что только у настоящих казаков, у бесстрашных воинов были такие глаза, когда встарь ими говорилось младшему: «Грею боевым взглядом!» Его в ту пору часто показывали по телевизору, и взгляд его, действительно, ободрял и придавал уверенности всей враз осиротевшей стране. Светлая и Вам память, владыка и – Царство Небесное!

А тогда он медленно оправил давно поседевшую бороду и проговорил почти грозно:

– Бывали ночи, которые я проводил за коньяком в компании генералов с Лубянки... Но наутро из тюрем выходили двадцать-тридцать священников! «О, светло светлая и прекрасно украшенная земля русская! Многими красотами прекрасна ты...»

«Слово о погибели земли русской», помните? Тринадцатый век. А в девятнадцатом Александру III было сказано: «Государь! Россия на краю гибели!» На что великодержавный царь позволил себе невозмутимо переспросить: «А когда она была не на краю?»

Так что же нас все-таки на этом самом краю до сих пор удерживает? Не эти ли, о ком только что рассказывал, заступники и молитвенники?

Вышло так, что я всегда пытался помогать простым батюшкам, все больше из провинции, из глубинки. С печальным, внезапно пробуждавшимся интересом замечал иной раз где-либо в церкви казака в донской форме либо в черкеске и про себя горько усмехался: да неужели?! Уж не заблудился ли случаем? И вдруг в Майкопе, где по семейным, как говорится, обстоятельствам стал бывать все чаще и чаще, в Воскресенской церкви стал казаков встречать постоянно... Да что это, думал, в любимом городе происходит?

Но что любимый город!.. Майкопских казаков из братства во имя архистратига Михаила увидал в Москве, когда они в молитвенном стоянии замерли перед представительством республики Адыгея: добивались от президента Аслана Джаримова возврата помещений Михайловского монастыря, где размещалась турбаза «Романтика»... Вид земляков в заснеженных бурках и облепленных снегом башлыках словно разбудил генетическую память и вызвал вдруг такое острое ощущение сопричастности и с давно ушедшими предками и с теми, кто их помнит и чтит.

Но только ли, только ли? В нашем стремительно меняющемся мире это, как никогда еще, может быть, сопряжено с чувством ответственности: и перед прошлым, которое уже не изменить, и перед будущим, которое пытаемся сегодня создавать по высоким образцам прошлого. Потому-то и не редкость среди прихожан Воскресенской церкви казаки в традиционной одежде.

Отец Борис – «войсковой священник» очень немногочисленного, но строгого по отношению к самому себе «войска», и его давно уже знают не только в Краснодаре: передают приветы из Сибири, поклоны с Севера. Казалось бы, на весь год хватает вместе с братством ему забот об обустройстве летнего молодежного лагеря на территории Михайловского монастыря, куда кроме своих огольцов с Кубани, Ставрополья и Дона зачастили и московские неслухи с богатой Рублевки. Но, может быть, в том числе, это подвигает отца Бориса к его постоянным походам и в исправительную колонию, и в наркологический диспансер. Дело известное: для настоящего пастыря больная овца дороже. Но вспомним и отчаянный клик Гоголя из его «Мертвых душ»: «Полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит!»

Кто с «казачьим батюшкой» хоть однажды говорил, исповедовался у него либо только слушал проповедь, тот уже не забудет его душевной открытости, проникновенной речи, любящего ясного взгляда. Может быть, дают о себе знать те армейские времена, когда он был «русским муллой», может быть, дело в природном дружелюбии настоятеля Воскресенской церкви, но от него как будто исходят благожелательность, то самое миролюбие, которого всем нынче так не хватает. Как-то в кругу мирян рассказывал трогательную историю о том, как молодой адыгеец приходил в церковь поставить свечу и заказать службу по своему рано ушедшему русскому другу. Рассказывал так задумчиво и так проникновенно, так на своих прихожан пытливо поглядывал, как будто глазами спрашивал: каждый ли из нас, мол, готов почтить память своего товарища из мусульман?

Нарочно остался, чтобы удовлетворить свой профессиональный интерес, как говорится, расспросить батюшку о подробностях, и тут вдруг выяснилось, что у батюшки такой круг знакомств с черкесами, что мне осталось только завидовать.

Шел потом из церкви и улыбался переплетению судеб: как славно, что добрые дела и забота об общем благе объединяют нас, таких разных и по национальности, и по вере. Что есть у нас, выходит, и общая вера: в нашу Россию.

Как отцу Борису все сочувствовали, как за него, давно слабого сердцем, переживали, когда у него погиб в автомобильной катастрофе старший сын Николай, тоже священник, настоятель церкви Святого Георгия!.. Сам в свое время переживший утрату сына, все порывался найти для батюшки особенные слова утешения, но успокоил себя потом одним: непременно расскажу о нем, непременно! Это, спаси Господи, одно из немногих преимуществ моей достаточно горькой, если оставаться честным человеком, профессии. Но твердо знаю: сколькие в этом случае по-хорошему мне позавидуют! Поверьте, однако, многочисленные прихожане отца Бориса, поверьте: разве не от вашего также имени все эти благодарные слова о нем, смею надеяться, говорю?

Очень непростая судьба нашего батюшки и пропущенный через сердце сокровенный опыт Русской Православной Церкви положили на лик его отпечаток добытой скорбями благодати, которую нельзя не ощутить. Но, может быть, есть и в судьбе его, и в духовном опыте некая сокровенная составляющая, которая дается исключительно родимой землей? Той самой, что дала миру Николая Васильевича Гоголя, так до сих пор и не разгаданного до конца одного из главных заступников и православной Руси, и общего славянского братства? Вспомним его бессмертный завет: «Нет уз святее товарищества!»

В краеведческом музее в Сорочинцах среди фотографий дворянского рода Малинок висит большой портрет отца Бориса, написанный известным майкопским художником Борисом Воронкиным. Подарил его сорочинцам мэр Майкопа Черниченко, и этот жест обозначает утверждение духовной связи нашего города с гоголевскими местами.

Когда-то Гоголь сказал о Пушкине: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа. Это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет».

Двести лет минули. Оглянешься: как будто они и были России отпущены для того, чтобы испытать русского человека на прочность. Каких только за это время он не пережил катаклизмов, каких не держал экзаменов! И каких только не получал оценок: несмотря на проявления высокого духа, все больше в массе своей посредственных, а то и откровенных «неудов». Но то – по земному, скоропреходящему счету. Есть, однако, иной счет, высший. Как раньше говаривали, горний. Трагедийный. Жертвенный. И спасительный. Помнить о нем призывает отец Борис и в своих молитвах о нас, и в горячих, все больше пока печальных, проповедях...

Но кончится надолго затянувшаяся для нашей родины ночь. Кончится. И наступит, верьте, наступит день!..

Гарий НЕМЧЕНКО,
член Союза писателей России,
Заслуженный работник культуры республики Адыгея