Конёк-Горбунок - сказка Петра Ершова в стихах. Популярная сказка Конёк-Горбунок насыщена волшебными героями: Жар-птица, огромная рыба и другие. В сказке встречаются устаревшие слова, интуитивно понятные, придающие особый колорит произведению. Сказку Конёк-Горбунок читать одно удовольствие! В ней и юмор, и философия, и конечно же чудеса...

Конёк-Горбунок краткое содержание

Жил-был крестьянин, у которого было 3 сына, Данило - умный, Гаврило - «и так, и сяк», младший - Иван-дурак. Заметили братья, что в поле, где они выращивают пшено, пропадают посевы. Решили они дежурить по очереди по ночам. Во время своей смены Иван увидел в поле белую кобылу с золотой гривой, вскочил на нее и поскакал. Кобыла обещает Ивану родить трех коней, двух красавцев и одного с горбиком на спине в обмен на свою свободу. Иван соглашается, но кобыла предупреждает его, что двух коней он может продать, а третьего должен оставить себе, он выручит в трудную минуту. Через три дня кобылица выполнила свое обещание.

Однажды старшие братья увидели двух коней, увели их и продали. Конек-горбунок рассказал хозяину о произошедшем, Иван опечалился, вскочил на конька и догнал братьев, но помиловал их Иван и, решив продать коней, поехал с ними в город.
Ночью они увидели огонек и отправили Ивана на разведку. Видит Иван - чудный свет кругом струится, но не греет, не дымится. Конек говорит, что это перо Жар-птицы, которое приносит несчастье. Но Иван не слушает конька, и прячет перо себе под шапку.

На ярмарке коней сразу же заметил городничий и уговорил царя купить красавцев. Однако по дороге во дворец кони разворачиваются и убегают назад к Ивану. Видя это, царь устраивает Ивана на работу во дворец - управляющим конюшен.
Злой спальник хочет во что бы то ни стало избавиться от Ивана, но видит, что лошади ухожены и накормлены. Ночью он тайком пробирается в конюшню и видит: Иван достает перо Жар-Птицы, и освещая им помещение, убирает и чистит коней и ложится спать. Спальник похищает перо и докладывает обо всем царю. Утром царь зовет к себе Ивана и требует поймать ему Жар-птицу. Иван, не зная как быть, возвращается к коньку и плачет, но горбунок обещает помочь ему.

Иван берет пшено и вино заморское и верхом на горбунке скачет за чудо-птицей. Едут они долго, и наконец приезжают в лес, посреди которого - гора из серебра. К ручью у горы прилетают Жар-птицы. Иван в одно корыто насыпал зерна и налил вина, а во второе сам спрятался. Только Жар-птица подлетела, Иван тут же ее схватил. Радостный возвращается Иван во дворец и доставляет царю его заказ, за что царь повышает Ивана до царского стремянного.

Спальник завидует Ивану и находит новый способ выгнать его из дворца: говорит царю, что на берегу океана видел Царь-девицу на золотой лодке. Царь тут же посылает Ивана на поиски дочери Месяца. И снова конек берется помочь хозяину.
По приезду Иван раскладывает шатер, накрывает скатерть со сластями, дожидается, пока царевна подойдет к накрытой поляне, хватает ее и привозит царю. Царь тут же влюбляется в красавицу и предлагает ей выйти за него замуж. Однако Царь-девица говорит, что сначала он должен достать со дна океана ее перстень. И снова Иван с Коньком-Горбунком отправляются в путь-дорогу исполнять повеление царя.

Видят они - в океане лежит рыба-кит, на хвосте бор шумит, не спине село стоит. Иван вспоминает о том, что девица просила его поклониться Месяцу от ее имени и направляется в хоромы красавицы.Также Месяц, узнав от Ивана о страданиях кита, рассказывает ему страшную тайну: много лет назад он проглотил аж три десятка кораблей, коль выпустит их - получит прощение и сможет вернуться в море.

Благодарный кит помогает достать кольцо, и Иван привозит его царю.

Девица говорит, что царь слишком стар для нее, но она знает, как его омолодить: царь должен искупаться в трех котлах - с горячим молоком, с кипяченой водой и с холодной водой. Царь боится и отправляет Ивана первым пройти это испытание.
Иван, понимая, что ему грозит погибель, закрывает глаза и прыгает в котел и вдруг понимает, что и здесь Конек-Горбунок его выручил - подул в котел с молоком, обмакнул мордочку в кипяток, помахал хвостом над ледяной водой - и вышел Иван целый и невредимый. Царь, глядя на Ивана, прыгнул в котел и в первом же и обварился. Народ выбирает храброго Ивана царем, а девицу - царицей и устраивает им свадебный пир.

За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе - на земле
Жил старик в одном селе.
У старинушки три сына:
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
Братья сеяли пшеницу
Да возили в град-столицу:
Знать, столица та была
Недалече от села.
Там пшеницу продавали,
Деньги счётом принимали
И с набитою сумой
Возвращалися домой.
В долгом времени аль вскоре
Приключилося им горе:
Кто-то в поле стал ходить
И пшеницу шевелить.
Мужички такой печали
Отродяся не видали;
Стали думать да гадать -
Как бы вора соглядать;
Наконец себе смекнули,
Чтоб стоять на карауле,
Хлеб ночами поберечь,
Злого вора подстеречь.
Вот, как стало лишь смеркаться,
Начал старший брат сбираться:
Вынул вилы и топор
И отправился в дозор.

Ночь ненастная настала,
На него боязнь напала,
И со страхов наш мужик
Закопался под сенник.
Ночь проходит, день приходит;
С сенника дозорный сходит
И, облив себя водой,
Стал стучаться под избой:
«Эй вы, сонные тетери!
Отпирайте брату двери,
Под дождём я весь промок
С головы до самых ног».
Братья двери отворили,
Караульщика впустили,
Стали спрашивать его:
Не видал ли он чего?
Караульщик помолился,
Вправо, влево поклонился
И, прокашлявшись, сказал:
«Всю я ноченьку не спал;
На моё ж притом несчастье,
Было страшное ненастье:
Дождь вот так ливмя и лил,
Рубашонку всю смочил.
Уж куда как было скучно!..
Впрочем, всё благополучно».
Похвалил его отец:
«Ты, Данило, молодец!
Ты вот, так сказать, примерно,
Сослужил мне службу верно,
То есть, будучи при всём,
Не ударил в грязь лицом».

Стало сызнова смеркаться;
Средний брат пошёл сбираться:
Взял и вилы и топор
И отправился в дозор.
Ночь холодная настала,
Дрожь на малого напала,
Зубы начали плясать;
Он ударился бежать -
И всю ночь ходил дозором
У соседки под забором.
Жутко было молодцу!
Но вот утро. Он к крыльцу:
«Эй вы, сони! Что вы спите!
Брату двери отоприте;
Ночью страшный был мороз, -
До животиков промёрз».
Братья двери отворили,
Караульщика впустили,
Стали спрашивать его:
Не видал ли он чего?
Караульщик помолился,
Вправо, влево поклонился
И сквозь зубы отвечал:
«Всю я ноченьку не спал,
Да, к моей судьбе несчастной,
Ночью холод был ужасный,
До сердцов меня пробрал;
Всю я ночку проскакал;
Слишком было несподручно...
Впрочем, всё благополучно».
И ему сказал отец:
«Ты, Гаврило, молодец!»

Стало в третий раз смеркаться,
Надо младшему сбираться;
Он и усом не ведёт,
На печи в углу поёт
Изо всей дурацкой мочи:
«Распрекрасные вы очи!»
Братья ну ему пенять,
Стали в поле погонять,
Но сколь долго ни кричали,
Только голос потеряли:
Он ни с места. Наконец
Подошёл к нему отец,
Говорит ему: «Послушай,
Побегай в дозор, Ванюша.
Я куплю тебе лубков,
Дам гороху и бобов».
Тут Иван с печи слезает,
Малахай свой надевает,
Хлеб за пазуху кладёт,
Караул держать идёт.
Поле всё Иван обходит,
Озираючись кругом,
И садится под кустом;
Звёзды на небе считает
Да краюшку уплетает.

Вдруг о полночь конь заржал...
Караульщик наш привстал,
Посмотрел под рукавицу
И увидел кобылицу.
Кобылица та была
Вся, как зимний снег, бела,
Грива в землю, золотая,
В мелки кольца завитая.
«Эхе-хе! так вот какой
Наш воришко!.. Но, постой,
Я шутить ведь не умею,
Разом сяду те на шею.
Вишь, какая саранча!»
И, минуту улуча,
К кобылице подбегает,
За волнистый хвост хватает
И прыгнул к ней на хребёт -
Только задом наперёд.
Кобылица молодая,
Очью бешено сверкая,
Змеем голову свила
И пустилась, как стрела.
Вьётся кругом над полями,
Виснет пластью надо рвами,
Мчится скоком по горам,
Ходит дыбом по лесам,
Хочет силой аль обманом,
Лишь бы справиться с Иваном.
Но Иван и сам не прост -
Крепко держится за хвост.

Наконец она устала.
«Ну, Иван, - ему сказала, -
Коль умел ты усидеть,
Так тебе мной и владеть.
Дай мне место для покою
Да ухаживай за мною
Сколько смыслишь. Да смотри:
По три утренни зари
Выпущай меня на волю
Погулять по чисту полю.
По исходе же трёх дней
Двух рожу тебе коней -
Да таких, каких поныне
Не бывало и в помине;
Да ещё рожу конька
Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршинными ушами.
Двух коней, коль хошь, продай,
Но конька не отдавай
Ни за пояс, ни за шапку,
Ни за чёрную, слышь, бабку.
На земле и под землёй
Он товарищ будет твой:
Он зимой тебя согреет,
Летом холодом обвеет,
В голод хлебом угостит,
В жажду мёдом напоит.
Я же снова выйду в поле
Силы пробовать на воле».

«Ладно», - думает Иван
И в пастуший балаган
Кобылицу загоняет,
Дверь рогожей закрывает
И, лишь только рассвело,
Отправляется в село,
Напевая громко песню:
«Ходил молодец на Пресню».
Вот он всходит на крыльцо,
Вот хватает за кольцо,
Что есть силы в дверь стучится,
Чуть что кровля не валится,
И кричит на весь базар,
Словно сделался пожар.
Братья с лавок поскакали,
Заикаяся вскричали:
«Кто стучится сильно так?» -
«Это я, Иван-дурак!»
Братья двери отворили,
Дурака в избу впустили
И давай его ругать, -
Как он смел их так пугать!
А Иван наш, не снимая
Ни лаптей, ни малахая,
Отправляется на печь
И ведёт оттуда речь
Про ночное похожденье,
Всем ушам на удивленье:

«Всю я ноченьку не спал,
Звёзды на небе считал;
Месяц, ровно, тоже светил, -
Я порядком не приметил.
Вдруг приходит дьявол сам,
С бородою и с усам;
Рожа словно как у кошки,
А глаза-то - что те плошки!
Вот и стал тот чёрт скакать
И зерно хвостом сбивать.
Я шутить ведь не умею -
И вскочи ему на шею.
Уж таскал же он, таскал,
Чуть башки мне не сломал,
Но и я ведь сам не промах,
Слышь, держал его как в жомах.
Бился, бился мой хитрец
И взмолился наконец:
«Не губи меня со света!
Целый год тебе за это
Обещаюсь смирно жить,
Православных не мутить».
Я, слышь, слов-то не померил,
Да чертёнку и поверил».
Тут рассказчик замолчал,
Позевнул и задремал.
Братья, сколько ни серчали,
Не смогли - захохотали,
Ухватившись под бока,
Над рассказом дурака.
Сам старик не мог сдержаться,
Чтоб до слёз не посмеяться,
Хоть смеяться - так оно
Старикам уж и грешно.
Много ль времени аль мало
С этой ночи пробежало, -
Я про это ничего
Не слыхал ни от кого.
Ну, да что нам в том за дело,
Год ли, два ли пролетело, -
Ведь за ними не бежать...
Станем сказку продолжать.
Ну-с, так вот что! Раз Данило
(В праздник, помнится, то было),
Натянувшись зельно пьян,
Затащился в балаган.
Что ж он видит? - Прекрасивых
Двух коней золотогривых
Да игрушечку-конька
Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршинными ушами.
«Хм! Теперь-то я узнал,
Для чего здесь дурень спал!» -
Говорит себе Данило...
Чудо разом хмель посбило;
Вот Данило в дом бежит
И Гавриле говорит:
«Посмотри, каких красивых
Двух коней золотогривых
Наш дурак себе достал:
Ты и слыхом не слыхал».
И Данило да Гаврило,
Что в ногах их мочи было,
По крапиве прямиком
Так и дуют босиком.

Спотыкнувшися три раза,
Починивши оба глаза,
Потирая здесь и там,
Входят братья к двум коням.
Кони ржали и храпели,
Очи яхонтом горели;
В мелки кольца завитой,
Хвост струился золотой,
И алмазные копыты
Крупным жемчугом обиты.
Любо-дорого смотреть!
Лишь царю б на них сидеть!
Братья так на них смотрели,
Что чуть-чуть не окривели.
«Где он это их достал? -
Старший среднему сказал. -
Но давно уж речь ведётся,
Что лишь дурням клад даётся,
Ты ж хоть лоб себе разбей,
Так не выбьешь двух рублей.
Ну, Гаврило, в ту седмицу
Отведём-ка их в столицу;
Там боярам продадим,
Деньги ровно поделим.
А с деньжонками, сам знаешь,
И попьёшь и погуляешь,
Только хлопни по мешку.
А благому дураку
Недостанет ведь догадки,
Где гостят его лошадки;
Пусть их ищет там и сям.
Ну, приятель, по рукам!»
Братья разом согласились,
Обнялись, перекрестились
И вернулися домой,
Говоря промеж собой
Про коней и про пирушку
И про чудную зверушку.
Время катит чередом,
Час за часом, день за днём.
И на первую седмицу
Братья едут в град-столицу,
Чтоб товар свой там продать
И на пристани узнать,
Не пришли ли с кораблями
Немцы в город за холстами
И нейдёт ли царь Салтан
Басурманить христиан.
Вот иконам помолились,
У отца благословились,
Взяли двух коней тайком
И отправились тишком.
Вечер к ночи пробирался;
На ночлег Иван собрался;
Вдоль по улице идёт,
Ест краюшку да поёт.
Вот он поля достигает,
Руки в боки подпирает
И с прискочкой, словно пан,
Боком входит в балаган.
Всё по-прежнему стояло,
Но коней как не бывало;
Лишь игрушка-горбунок
У его вертелся ног,
Хлопал с радости ушами
Да приплясывал ногами.
Как завоет тут Иван,
Опершись о балаган:
«Ой вы, кони буры-сивы,
Добры кони златогривы!
Я ль вас, други, не ласкал,
Да какой вас чёрт украл?
Чтоб пропасть ему, собаке!
Чтоб издохнуть в буераке!
Чтоб ему на том свету
Провалиться на мосту!
Ой вы, кони буры-сивы,
Добры кони златогривы!»
Тут конёк ему заржал.
«Не тужи, Иван, - сказал, -
Велика беда, не спорю,
Но могу помочь я горю.
Ты на чёрта не клепли:
Братья коников свели.
Ну, да что болтать пустое,
Будь, Иванушка, в покое.
На меня скорей садись,
Только знай себе держись;
Я хоть росту небольшого,
Да сменю коня другого:
Как пущусь да побегу,
Так и беса настигу».
Тут конёк пред ним ложится;
На конька Иван садится,
Уши в загреби берёт,
Что есть мочушки ревёт.
Горбунок-конёк встряхнулся,
Встал на лапки, встрепенулся,
Хлопнул гривкой, захрапел
И стрелою полетел;
Только пыльными клубами
Вихорь вился под ногами.
И в два мига, коль не в миг,
Наш Иван воров настиг.
Братья, то есть, испугались,
Зачесались и замялись.
А Иван им стал кричать:
«Стыдно, братья, воровать!
Хоть Ивана вы умнее,
Да Иван-то вас честнее:
Он у вас коней не крал».
Старший, корчась, тут сказал:
«Дорогой наш брат Иваша,
Что переться - дело наше!
Но возьми же ты в расчёт
Некорыстный наш живот.
Сколь пшеницы мы ни сеем,
Чуть насущный хлеб имеем.
А коли неурожай,
Так хоть в петлю полезай!
Вот в такой большой печали
Мы с Гаврилой толковали
Всю намеднишнюю ночь -
Чем бы горюшку помочь?
Так и этак мы вершили,
Наконец вот так решили:
Чтоб продать твоих коньков
Хоть за тысячу рублёв.
А в спасибо, молвить к слову,
Привезти тебе обнову -
Красну шапку с позвонком
Да сапожки с каблучком.
Да к тому ж старик неможет,
Работать уже не может;
А ведь надо ж мыкать век, -
Сам ты умный человек!» -
«Ну, коль этак, так ступайте, -
Говорит Иван, - продайте
Златогривых два коня,
Да возьмите ж и меня».
Братья больно покосились,
Да нельзя же! согласились.
Стало на небе темнеть;
Воздух начал холодеть;
Вот, чтоб им не заблудиться,
Решено остановиться.

Под навесами ветвей
Привязали всех коней,
Принесли с естным лукошко,
Опохмелились немножко
И пошли, что боже даст,
Кто во что из них горазд.
Вот Данило вдруг приметил,
Что огонь вдали засветил.
На Гаврилу он взглянул,
Левым глазом подмигнул
И прикашлянул легонько,
Указав огонь тихонько;
Тут в затылке почесал,
«Эх, как темно! - он сказал. -
Хоть бы месяц этак в шутку
К нам проглянул на минутку,
Всё бы легче. А теперь,
Право, хуже мы тетерь...
Да постой-ка... мне сдаётся,
Что дымок там светлый вьётся...
Видишь, эвон!.. Так и есть!..
Вот бы курево развесть!
Чудо было б!.. А послушай,
Побегай-ка, брат Ванюша!
А, признаться, у меня
Ни огнива, ни кремня».
Сам же думает Данило:
«Чтоб тебя там задавило!»
А Гаврило говорит:
«Кто-петь знает, что горит!
Коль станичники пристали
Поминай его, как звали!»
Всё пустяк для дурака.
Он садится на конька,
Бьёт в круты бока ногами,
Теребит его руками,
Изо всех горланит сил...
Конь взвился, и след простыл.
«Буди с нами крестна сила! -
Закричал тогда Гаврило,
Оградясь крестом святым. -
Что за бес такой под ним!»
Огонёк горит светлее,
Горбунок бежит скорее.
Вот уж он перед огнём.
Светит поле словно днём;
Чудный свет кругом струится,
Но не греет, не дымится.
Диву дался тут Иван.
«Что, - сказал он, - за шайтан!
Шапок с пять найдётся свету,
А тепла и дыму нету;
Эко чудо-огонёк!»
Говорит ему конёк:
«Вот уж есть чему дивиться!
Тут лежит перо Жар-птицы,
Но для счастья своего
Не бери себе его.
Много, много непокою
Принесёт оно с собою». -
«Говори ты! Как не так!» -
Про себя ворчит дурак;
И, подняв перо Жар-птицы,
Завернул его в тряпицы,
Тряпки в шапку положил
И конька поворотил.
Вот он к братьям приезжает
И на спрос их отвечает:
«Как туда я доскакал,
Пень горелый увидал;
Уж над ним я бился, бился,
Так что чуть не надсадился;
Раздувал его я с час -
Нет ведь, чёрт возьми, угас!»
Братья целу ночь не спали,
Над Иваном хохотали;
А Иван под воз присел,
Вплоть до утра прохрапел.
Тут коней они впрягали
И в столицу приезжали,
Становились в конный ряд,
Супротив больших палат.
В той столице был обычай:
Коль не скажет городничий -
Ничего не покупать,
Ничего не продавать.
Вот обедня наступает;
Городничий выезжает
В туфлях, в шапке меховой,
С сотней стражи городской.
Рядом едет с ним глашатый,
Длинноусый, бородатый;
Он в злату трубу трубит,
Громким голосом кричит:
«Гости! Лавки отпирайте,
Покупайте, продавайте.
А надсмотрщикам сидеть
Подле лавок и смотреть,
Чтобы не было содому,
Ни давёжа, ни погрому,
И чтобы никой урод
Не обманывал народ!»
Гости лавки отпирают,
Люд крещёный закликают:
«Эй, честные господа,
К нам пожалуйте сюда!
Как у нас ли тары-бары,
Всяки разные товары!»
Покупальщики идут,
У гостей товар берут;
Гости денежки считают
Да надсмотрщикам мигают.
Между тем градской отряд
Приезжает в конный ряд;
Смотрит - давка от народу.
Нет ни выходу ни входу;
Так кишмя вот и кишат,
И смеются, и кричат.
Городничий удивился,
Что народ развеселился,
И приказ отряду дал,
Чтоб дорогу прочищал.

«Эй! вы, черти босоноги!
Прочь с дороги! прочь с дороги!»
Закричали усачи
И ударили в бичи.
Тут народ зашевелился,
Шапки снял и расступился.
Пред глазами конный ряд;
Два коня в ряду стоят,
Молодые, вороные,
Вьются гривы золотые,
В мелки кольца завитой,
Хвост струится золотой...
Наш старик, сколь ни был пылок,
Долго тёр себе затылок.
«Чуден, - молвил, - божий свет,
Уж каких чудес в нём нет!»
Весь отряд тут поклонился,
Мудрой речи подивился.
Городничий между тем
Наказал престрого всем,
Чтоб коней не покупали,
Не зевали, не кричали;
Что он едет ко двору
Доложить о всём царю.
И, оставив часть отряда,
Он поехал для доклада.
Приезжает во дворец.
«Ты помилуй, царь-отец! -
Городничий восклицает
И всем телом упадает. -
Не вели меня казнить,
Прикажи мне говорить!»
Царь изволил молвить: «Ладно,
Говори, да только складно». -
«Как умею, расскажу:
Городничим я служу;
Верой-правдой исправляю
Эту должность...» - «Знаю, знаю!» -
«Вот сегодня, взяв отряд,
Я поехал в конный ряд.
Приезжаю - тьма народу!
Ну, ни выходу ни входу.
Что тут делать?.. Приказал
Гнать народ, чтоб не мешал.
Так и сталось, царь-надёжа!
И поехал я - и что же?
Предо мною конный ряд;
Два коня в ряду стоят,
Молодые, вороные,
Вьются гривы золотые,
В мелки кольца завитой,
Хвост струится золотой,
И алмазные копыты
Крупным жемчугом обиты».
Царь не мог тут усидеть.
«Надо коней поглядеть, -
Говорит он, - да не худо
И завесть такое чудо.
Гей, повозку мне!» И вот
Уж повозка у ворот.
Царь умылся, нарядился
И на рынок покатился;
За царём стрельцов отряд.
Вот он въехал в конный ряд.
На колени все тут пали
И «ура» царю кричали.
Царь раскланялся и вмиг
Молодцом с повозки прыг...
Глаз своих с коней не сводит,
Справа, слева к ним заходит,
Словом ласковым зовёт,
По спине их тихо бьёт,
Треплет шею их крутую,
Гладит гриву золотую,
И, довольно засмотрясь,
Он спросил, оборотясь
К окружавшим: «Эй, ребята!
Чьи такие жеребята?
Кто хозяин?» Тут Иван,
Руки в боки, словно пан,
Из-за братьев выступает
И, надувшись, отвечает:
«Эта пара, царь, моя,
И хозяин - тоже я». -
«Ну, я пару покупаю!
Продаёшь ты?» - «Нет, меняю». -
«Что в промен берёшь добра?» -
«Два-пять шапок серебра». -
«То есть, это будет десять».
Царь тотчас велел отвесить
И, по милости своей,
Дал в прибавок пять рублей.
Царь-то был великодушный!
Повели коней в конюшни
Десять конюхов седых,
Все в нашивках золотых,
Все с цветными кушаками
И с сафьянными бичами.
Но дорогой, как на смех,
Кони с ног их сбили всех,
Все уздечки разорвали
И к Ивану прибежали.
Царь отправился назад,
Говорит ему: «Ну, брат,
Пара нашим не даётся;
Делать нечего, придётся
Во дворце тебе служить.
Будешь в золоте ходить,
В красно платье наряжаться,
Словно в масле сыр кататься,
Всю конюшенну мою
Я в приказ тебе даю,
Царско слово в том порука.
Что, согласен?» - «Эка штука!
Во дворце я буду жить,
Буду в золоте ходить,
В красно платье наряжаться,
Словно в масле сыр кататься,
Весь конюшенный завод
Царь в приказ мне отдаёт;
То есть, я из огорода
Стану царский воевода.
Чудно дело! Так и быть,
Стану, царь, тебе служить.
Только, чур, со мной не драться
И давать мне высыпаться,
А не то я был таков!»
Тут он кликнул скакунов
И пошёл вдоль по столице,
Сам махая рукавицей,
И под песню дурака
Кони пляшут трепака;
А конёк его - горбатко -
Так и ломится вприсядку,
К удивленью людям всем.
Два же брата между тем
Деньги царски получили,
В опояски их зашили,
Постучали ендовой
И отправились домой.
Дома дружно поделились,
Оба враз они женились,
Стали жить да поживать
Да Ивана поминать.
Но теперь мы их оставим,
Снова сказкой позабавим
Православных христиан,
Что наделал наш Иван,
Находясь во службе царской,
При конюшне государской;
Как в суседки он попал,
Как перо своё проспал,
Как хитро поймал Жар-птицу,
Как похитил Царь-девицу,
Как он ездил за кольцом,
Как был на небе послом,
Как он в солнцевом селенье
Киту выпросил прощенье;
Как, к числу других затей,
Спас он тридцать кораблей;
Как в котлах он не сварился,
Как красавцем учинился;
Словом: наша речь о том,
Как он сделался царём.

Зачинается рассказ
От Ивановых проказ,
И от сивка, и от бурка,
И от вещего коурка.
Козы на море ушли;
Горы лесом поросли;
Конь с златой узды срывался,
Прямо к солнцу поднимался;
Лес стоячий под ногой,
Сбоку облак громовой;
Ходит облак и сверкает,
Гром по небу рассыпает.
Это присказка: пожди,
Сказка будет впереди.
Как на море-окияне
И на острове Буяне
Новый гроб в лесу стоит,
В гробе девица лежит;
Соловей над гробом свищет;
Чёрный зверь в дубраве рыщет,
Это присказка, а вот -
Сказка чередом пойдёт.
Ну, так видите ль, миряне,
Православны христиане,
Наш удалый молодец
Затесался во дворец;
При конюшне царской служит
И нисколько не потужит
Он о братьях, об отце
В государевом дворце.
Да и что ему до братьев?
У Ивана красных платьев,
Красных шапок, сапогов
Чуть не десять коробов;
Ест он сладко, спит он столько,
Что раздолье, да и только!
Вот неделей через пять
Начал спальник примечать...
Надо молвить, этот спальник
До Ивана был начальник
Над конюшней надо всей,
Из боярских слыл детей;
Так не диво, что он злился
На Ивана и божился,
Хоть пропасть, а пришлеца
Потурить вон из дворца.
Но, лукавство сокрывая,
Он для всякого случая
Притворился, плут, глухим,
Близоруким и немым;
Сам же думает: «Постой-ка,
Я те двину, неумойка!»
Так неделей через пять
Спальник начал примечать,
Что Иван коней не холит,
И не чистит, и не школит;
Но при всём том два коня
Словно лишь из-под гребня:
Чисто-начисто обмыты,
Гривы в косы перевиты,
Чёлки собраны в пучок,
Шерсть - ну, лоснится, как шёлк;
В стойлах - свежая пшеница,
Словно тут же и родится,
И в чанах больших сыта
Будто только налита.
«Что за притча тут такая? -
Спальник думает вздыхая. -
Уж не ходит ли, постой,
К нам проказник-домовой?
Дай-ка я подкараулю,
А нешто, так я и пулю,
Не смигнув, умею слить, -
Лишь бы дурня уходить.
Донесу я в думе царской,
Что конюший государской -
Басурманин, ворожей,
Чернокнижник и злодей;
Что он с бесом хлеб-соль водит,
В церковь божию не ходит,
Католицкий держит крест
И постами мясо ест».
В тот же вечер этот спальник,
Прежний конюших начальник,
В стойлы спрятался тайком
И обсыпался овсом.

Вот и полночь наступила.
У него в груди заныло:
Он ни жив ни мёртв лежит,
Сам молитвы всё творит.
Ждёт суседки... Чу! в сам-деле,
Двери глухо заскрыпели,
Кони топнули, и вот
Входит старый коновод.
Дверь задвижкой запирает,
Шапку бережно скидает,
На окно её кладёт
И из шапки той берёт
В три завёрнутый тряпицы
Царский клад - перо Жар-птицы.
Свет такой тут заблистал,
Что чуть спальник не вскричал,
И от страху так забился,
Что овёс с него свалился.
Но суседке невдомек!
Он кладёт перо в сусек,
Чистить коней начинает,
Умывает, убирает,
Гривы длинные плетёт,
Разны песенки поёт.
А меж тем, свернувшись клубом,
Поколачивая зубом,
Смотрит спальник, чуть живой,
Что тут деет домовой.
Что за бес! Нешто нарочно
Прирядился плут полночный:
Нет рогов, ни бороды,
Ражий парень, хоть куды!
Волос гладкий, сбоку ленты,
На рубашке прозументы,
Сапоги как ал сафьян, -
Ну, точнёхонько Иван.
Что за диво? Смотрит снова
Наш глазей на домового...
«Э! так вот что! - наконец
Проворчал себе хитрец, -
Ладно, завтра ж царь узнает,
Что твой глупый ум скрывает.
Подожди лишь только дня,
Будешь помнить ты меня!»
А Иван, совсем не зная,
Что ему беда такая
Угрожает, всё плетёт
Гривы в косы да поёт.
А убрав их, в оба чана
Нацедил сыты медвяной
И насыпал дополна
Белоярова пшена.
Тут, зевнув, перо Жар-птицы
Завернул опять в тряпицы,
Шапку под ухо - и лёг
У коней близ задних ног.
Только начало зориться,
Спальник начал шевелиться,
И, услыша, что Иван
Так храпит, как Еруслан,
Он тихонько вниз слезает
И к Ивану подползает,
Пальцы в шапку запустил,
Хвать перо - и след простыл.
Царь лишь только пробудился,
Спальник наш к нему явился,
Стукнул крепко об пол лбом
И запел царю потом:
«Я с повинной головою,
Царь, явился пред тобою,
Не вели меня казнить,
Прикажи мне говорить». -
«Говори, не прибавляя, -
Царь сказал ему зевая.
Если ж ты да будешь врать,
То кнута не миновать».
Спальник наш, собравшись с силой,
Говорит царю: «Помилуй!
Вот те истинный Христос,
Справедлив мой, царь, донос.
Наш Иван, то всякий знает,
От тебя, отец скрывает,
Но не злато, не сребро -
Жароптицево перо...» -
«Жароптицево?.. Проклятый!
И он смел такой богатый...
Погоди же ты, злодей!
Не минуешь ты плетей!..» -
«Да и то ль ещё он знает! -
Спальник тихо продолжает
Изогнувшися. - Добро!
Пусть имел бы он перо;
Да и самую Жар-птицу
Во твою, отец, светлицу,
Коль приказ изволишь дать,
Похваляется достать».
И доносчик с этим словом,
Скрючась обручем таловым,
Ко кровати подошёл,
Подал клад - и снова в пол.
Царь смотрел и дивовался,
Гладил бороду, смеялся
И скусил пера конец.
Тут, уклав его в ларец,
Закричал (от нетерпенья),
Подтвердив своё веленье
Быстрым взмахом кулака:
«Гей! позвать мне дурака!»
И посыльные дворяна
Побежали по Ивана,
Но, столкнувшись все в углу,
Растянулись на полу.
Царь тем много любовался
И до колотья смеялся.
А дворяна, усмотря,
Что смешно то для царя,
Меж собой перемигнулись
И вдругоредь растянулись.
Царь тем так доволен был,
Что их шапкой наградил.
Тут посыльные дворяна
Вновь пустились звать Ивана
И на этот уже раз
Обошлися без проказ.
Вот к конюшне прибегают,
Двери настежь отворяют
И ногами дурака
Ну толкать во все бока.
С полчаса над ним возились,
Но его не добудились.
Наконец уж рядовой
Разбудил его метлой.
«Что за челядь тут такая? -
Говорит Иван вставая. -
Как хвачу я вас бичом,
Так не станете потом
Без пути будить Ивана».
Говорят ему дворяна:
«Царь изволил приказать
Нам тебя к нему позвать». -
«Царь?.. Ну ладно! Вот сряжуся
И тотчас к нему явлюся», -
Говорит послам Иван.
Тут надел он свой кафтан,
Опояской подвязался,
Приумылся, причесался,
Кнут свой сбоку прицепил,
Словно утица поплыл.
Вот Иван к царю явился,
Поклонился, подбодрился,
Крякнул дважды и спросил:
«А пошто меня будил?»
Царь, прищурясь глазом левым,
Закричал к нему со гневом,
Приподнявшися: «Молчать!
Ты мне должен отвечать:
В силу коего указа
Скрыл от нашего ты глаза
Наше царское добро -
Жароптицево перо?
Что я - царь али боярин?
Отвечай сейчас, татарин!»
Тут Иван, махнув рукой,
Говорит царю: «Постой!
Я те шапки ровно не дал,
Как же ты о том проведал?
Что ты - ажно ты пророк?
Ну, да что, сади в острог,
Прикажи сейчас хоть в палки -
Нет пера, да и шабалки!..» -
«Отвечай же! запорю!..» -
«Я те толком говорю:
Нет пера! Да, слышь, откуда
Мне достать такое чудо?»
Царь с кровати тут вскочил
И ларец с пером открыл.
«Что? Ты смел ещё переться?
Да уж нет, не отвертеться!
Это что? А?» Тут Иван
Задрожал, как лист в буран,
Шапку выронил с испуга.
«Что, приятель, видно, туго? -
Молвил царь. - Постой-ка, брат!..» -
«Ох, помилуй, виноват!
Отпусти вину Ивану,
Я вперёд уж врать не стану».
И, закутавшись в полу,
Растянулся на полу.
«Ну, для первого случаю
Я вину тебе прощаю, -
Царь Ивану говорит. -
Я, помилуй бог, сердит!
И с сердцов иной порою
Чуб сниму и с головою.
Так вот, видишь, я каков!
Но, сказать без дальних слов,
Я узнал, что ты Жар-птицу
В нашу царскую светлицу,
Если б вздумал приказать,
Похваляешься достать.
Ну, смотри ж, не отпирайся
И достать её старайся».
Тут Иван волчком вскочил.
«Я того не говорил! -
Закричал он утираясь. -
О пере не запираюсь,
Но о птице, как ты хошь,
Ты напраслину ведёшь».
Царь, затрясши бородою:
«Что? Рядиться мне с тобою! -
Закричал он. - Но смотри,
Если ты недели в три
Не достанешь мне Жар-птицу
В нашу царскую светлицу,
То, клянуся бородой,
Ты поплатишься со мной:

Вон, холоп!» Иван заплакал
И пошёл на сеновал,
Где конёк его лежал.
Горбунок, его почуя,
Дрягнул было плясовую;
Но, как слёзы увидал,
Сам чуть-чуть не зарыдал.
«Что, Иванушка, невесел?
Что головушку повесил? -
Говорит ему конёк,
У его вертяся ног. -
Не утайся предо мною,
Всё скажи, что за душою.
Я помочь тебе готов.
Аль, мой милый, нездоров?
Аль попался к лиходею?»
Пал Иван к коньку на шею,
Обнимал и целовал.

Царь велит достать Жар-птицу
В государскую светлицу.
Что мне делать, горбунок?»
Говорит ему конёк:
«Велика беда, не спорю;
Но могу помочь я горю.
Оттого беда твоя,
Что не слушался меня:
Помнишь, ехав в град-столицу,
Ты нашёл перо Жар-птицы;
Я сказал тебе тогда:
Не бери, Иван, - беда!
Много, много непокою
Принесёт оно с собою.
Вот теперя ты узнал,
Правду ль я тебе сказал.
Но, сказать тебе по дружбе,
Это - службишка, не служба;
Служба всё, брат, впереди.
Ты к царю теперь поди
И скажи ему открыто:
«Надо, царь, мне два корыта
Белоярова пшена
Да заморского вина.
Да вели поторопиться:
Завтра, только зазорится,
Мы отправимся, в поход».
Вот Иван к царю идёт,
Говорит ему открыто:
«Надо, царь, мне два корыта
Белоярова пшена
Да заморского вина.
Да вели поторопиться:
Завтра, только зазорится,
Мы отправимся в поход».
Царь тотчас приказ даёт,
Чтоб посыльные дворяна
Всё сыскали для Ивана,
Молодцом его назвал
И «счастливый путь!» сказал.
На другой день, утром рано,
Разбудил конёк Ивана:
«Гей! Хозяин! Полно спать!
Время дело исправлять!»
Вот Иванушка поднялся,
В путь-дорожку собирался,
Взял корыта, и пшено,
И заморское вино;
Потеплее приоделся,
На коньке своём уселся,
Вынул хлеба ломоток
И поехал на восток -
Доставать тоё Жар-птицу.
Едут целую седмицу,
Напоследок, в день осьмой,
Приезжают в лес густой.
Тут сказал конёк Ивану:
«Ты увидишь здесь поляну;
На поляне той гора
Вся из чистого сребра;
Вот сюда то до зарницы
Прилетают жары-птицы
Из ручья воды испить;
Тут и будем их ловить».
И, окончив речь к Ивану,
Выбегает на поляну.
Что за поле! Зелень тут
Словно камень-изумруд;
Ветерок над нею веет,
Так вот искорки и сеет;
А по зелени цветы
Несказанной красоты.
А на той ли на поляне,
Словно вал на океане,
Возвышается гора
Вся из чистого сребра.
Солнце летними лучами
Красит всю её зарями,
В сгибах золотом бежит,
На верхах свечой горит.
Вот конёк по косогору
Поднялся на эту гору,
Версту, другу пробежал,
Устоялся и сказал:
«Скоро ночь, Иван, начнётся,
И тебе стеречь придётся.
Ну, в корыто лей вино
И с вином мешай пшено.
А чтоб быть тебе закрыту,
Ты под то подлезь корыто,
Втихомолку примечай,
Да, смотри же, не зевай.
До восхода, слышь, зарницы
Прилетят сюда жар-птицы
И начнут пшено клевать
Да по-своему кричать.
Ты, которая поближе,
И схвати её, смотри же!
А поймаешь птицу-жар,
И кричи на весь базар;
Я тотчас к тебе явлюся». -
«Ну, а если обожгуся? -
Говорит коньку Иван,
Расстилая свой кафтан. -
Рукавички взять придётся:
Чай, плутовка больно жгётся».
Тут конёк из глаз исчез,
А Иван, кряхтя, подлез
Под дубовое корыто
И лежит там как убитый.

Вот полночною порой
Свет разлился над горой, -
Будто полдни наступают:
Жары-птицы налетают;
Стали бегать и кричать
И пшено с вином клевать.
Наш Иван, от них закрытый,
Смотрит птиц из-под корыта
И толкует сам с собой,
Разводя вот так рукой:
«Тьфу ты, дьявольская сила!
Эк их, дряней, привалило!
Чай, их тут десятков с пять.
Кабы всех переимать, -
То-то было бы поживы!
Неча молвить, страх красивы!
Ножки красные у всех;
А хвосты-то - сущий смех!
Чай, таких у куриц нету.
А уж сколько, парень, свету,
Словно батюшкина печь!»
И, скончав такую речь,
Сам с собою под лазейкой,
Наш Иван ужом да змейкой
Ко пшену с вином подполз, -
Хвать одну из птиц за хвост.
«Ой, Конёчек-горбуночек!
Прибегай скорей, дружочек!
Я ведь птицу-то поймал», -
Так Иван-дурак кричал.
Горбунок тотчас явился.
«Ай, хозяин, отличился! -
Говорит ему конёк. -
Ну, скорей её в мешок!
Да завязывай тужее;
А мешок привесь на шею.
Надо нам в обратный путь». -
«Нет, дай птиц-то мне пугнуть!
Говорит Иван. - Смотри-ка,
Вишь, надселися от крика!»
И, схвативши свой мешок,
Хлещет вдоль и поперёк.
Ярким пламенем сверкая,
Встрепенулася вся стая,
Кругом огненным свилась
И за тучи понеслась.
А Иван наш вслед за ними
Рукавицами своими
Так и машет и кричит,
Словно щёлоком облит.
Птицы в тучах потерялись;
Наши путники собрались,
Уложили царский клад
И вернулися назад.

Вот приехали в столицу.
«Что, достал ли ты Жар-птицу?» -
Царь Ивану говорит,
Сам на спальника глядит.
А уж тот, нешто от скуки,
Искусал себе все руки.
«Разумеется, достал», -
Наш Иван царю сказал.
«Где ж она?» - «Постой немножко,
Прикажи сперва окошко
В почивальне затворить,
Знашь, чтоб темень сотворить».
Тут дворяна побежали
И окошко затворяли.
Вот Иван мешок на стол:
«Ну-ка, бабушка, пошёл!»
Свет такой тут вдруг разлился,
Что весь двор рукой закрылся.
Царь кричит на весь базар:
«Ахти, батюшки, пожар!
Эй, решёточных сзывайте!
Заливайте! Заливайте!» -
«Это, слышь ты, не пожар,
Это свет от птицы-жар, -
Молвил ловчий, сам со смеху
Надрываяся. - Потеху
Я привёз те, осударь!»
Говорит Ивану царь:
«Вот люблю дружка Ванюшу!
Взвеселил мою ты душу,
И на радости такой -
Будь же царский стремянной!»
Это видя, хитрый спальник,
Прежний конюших начальник,
Говорит себе под нос:
«Нет, постой, молокосос!
Не всегда тебе случится
Так канальски отличиться.
Я те снова подведу,
Мой дружочек, под беду!»
Через три потом недели
Вечерком одним сидели
В царской кухне повара
И служители двора;
Попивали мёд из жбана
Да читали Еруслана.
«Эх! - один слуга сказал, -
Как севодни я достал
От соседа чудо-книжку!
В ней страниц не так чтоб слишком,
Да и сказок только пять,
А уж сказки - вам сказать,
Так не можно надивиться;
Надо ж этак умудриться!»
Тут все в голос: «Удружи!
Расскажи, брат, расскажи!» -
«Ну, какую ж вы хотите?
Пять ведь сказок; вот смотрите:
Перва сказка о бобре,
А вторая о царе;
Третья... дай бог память... точно!
О боярыне восточной;
Вот в четвёртой: князь Бобыл;
В пятой... в пятой... эх, забыл!
В пятой сказке говорится...
Так в уме вот и вертится...» -
«Ну, да брось её!» - «Постой!» -
«О красотке, что ль, какой?» -
«Точно! В пятой говорится
О прекрасной Царь-девице.
Ну, которую ж, друзья,
Расскажу севодни я?» -
«Царь-девицу! - все кричали. -
О царях мы уж слыхали,
Нам красоток-то скорей!
Их и слушать веселей».
И слуга, усевшись важно,
Стал рассказывать протяжно:
«У далёких немских стран
Есть, ребята, окиян.
По тому ли окияну
Ездят только басурманы;
С православной же земли
Не бывали николи
Ни дворяне, ни миряне
На поганом окияне.
От гостей же слух идёт,
Что девица там живёт;
Но девица не простая,
Дочь, вишь, месяцу родная,
Да и солнышко ей брат.
Та девица, говорят,
Ездит в красном полушубке,
В золотой, ребята, шлюпке
И серебряным веслом
Самолично правит в нём;
Разны песни попевает
И на гусельцах играет...»
Спальник тут с полатей скок -
И со всех обеих ног
Во дворец к царю пустился
И как раз к нему явился;
Стукнул крепко об пол лбом
И запел царю потом:
«Я с повинной головою,
Царь, явился пред тобою,
Не вели меня казнить,
Прикажи мне говорить!» -
«Говори, да правду только,
И не ври, смотри, нисколько!» -
Царь с кровати закричал.
Хитрый спальник отвечал:
«Мы севодни в кухне были,
За твоё здоровье пили,
А один из дворских слуг
Нас забавил сказкой вслух;
В этой сказке говорится
О прекрасной Царь-девице.
Вот твой царский стремянной
Поклялся твоей брадой,
Что он знает эту птицу, -
Так он назвал Царь-девицу, -
И её, изволишь знать,
Похваляется достать».
Спальник стукнул об пол снова.
«Гей, позвать мне стремяннова!» -
Царь посыльным закричал.
Спальник тут за печку стал.
А посыльные дворяна
Побежали по Ивана;
В крепком сне его нашли
И в рубашке привели.
Царь так начал речь: «Послушай,
На тебя донос, Ванюша.
Говорят, что вот сейчас
Похвалялся ты для нас
Отыскать другую птицу,
Сиречь молвить, Царь-девицу...» -
«Что ты, что ты, бог с тобой! -
Начал царский стремянной. -
Чай, с просонков я, толкую,
Штуку выкинул такую.
Да хитри себе как хошь,
А меня не проведёшь».
Царь, затрясши бородою:
«Что? Рядиться мне с тобою? -
Закричал он. - Но смотри,
Если ты недели в три
Не достанешь Царь-девицу
В нашу царскую светлицу,
То, клянуся бородой!
Ты поплатишься со мной!
На правёж - в решетку - на кол!
Вон, холоп!» Иван заплакал
И пошёл на сеновал,
Где конёк его лежал.
«Что, Иванушка, невесел?
Что головушку повесил? -
Говорит ему конёк. -
Аль, мой милый, занемог?
Аль попался к лиходею?»
Пал Иван к коньку на шею,
Обнимал и целовал.
«Ох, беда, конёк! - сказал. -
Царь велит в свою светлицу
Мне достать, слышь, Царь-девицу.
Что мне делать, горбунок?»
Говорит ему конёк:
«Велика беда, не спорю;
Но могу помочь я горю.
Оттого беда твоя,
Что не слушался меня.
Но, сказать тебе по дружбе,
Это - службишка, не служба;
Служба всё, брат, впереди!
Ты к царю теперь поди
И скажи: «Ведь для поимки
Надо, царь, мне две ширинки,
Шитый золотом шатёр
Да обеденный прибор -
Весь заморского варенья -
И сластей для прохлажденья»,
Вот Иван к царю идёт
И такую речь ведёт:
«Для царевниной поимки
Надо, царь, мне две ширинки,
Шитый золотом шатёр
Да обеденный прибор -
Весь заморского варенья -
И сластей для прохлажденья». -
«Вот давно бы так, чем нет», -
Царь с кровати дал ответ
И велел, чтобы дворяна
Всё сыскали для Ивана,
Молодцом его назвал
И «счастливый путь!» сказал.
На другой день, утром рано,
Разбудил конёк Ивана:
«Гей! Хозяин! Полно спать!
Время дело исправлять!»
Вот Иванушка поднялся,
В путь-дорожку собирался,
Взял ширинки и шатёр
Да обеденный прибор -
Весь заморского варенья -
И сластей для прохлажденья;
Всё в мешок дорожный склал
И верёвкой завязал,
Потеплее приоделся,
На коньке своём уселся;
Вынул хлеба ломоток
И поехал на восток
По тоё ли Царь-девицу.
Едут целую седмицу,
Напоследок, в день осьмой,
Приезжают в лес густой.
Тут сказал конёк Ивану:
«Вот дорога к окияну,
И на нём-то круглый год
Та красавица живёт;
Два раза она лишь сходит
С окияна и приводит
Долгий день на землю к нам.
Вот увидишь завтра сам».
И, окончив речь к Ивану,
Выбегает к окияну,
На котором белый вал
Одинёшенек гулял.
Тут Иван с конька слезает,
А конёк ему вещает:
«Ну, раскидывай шатёр,
На ширинку ставь прибор
Из заморского варенья
И сластей для прохлажденья.
Сам ложися за шатром
Да смекай себе умом.
Видишь, шлюпка вон мелькает...
То царевна подплывает.
Пусть в шатёр она войдёт,
Пусть покушает, попьёт;
Вот, как в гусли заиграет, -
Знай, уж время наступает.
Ты тотчас в шатёр вбегай,
Ту царевну сохватай
И держи её сильнее
Да зови меня скорее.
Я на первый твой приказ
Прибегу к тебе как раз;
И поедем... Да, смотри же,
Ты гляди за ней поближе;
Если ж ты её проспишь,
Так беды не избежишь».
Тут конёк из глаз сокрылся,
За шатёр Иван забился
И давай диру вертеть,
Чтоб царевну подсмотреть.
Ясный полдень наступает;
Царь-девица подплывает,
Входит с гуслями в шатёр
И садится за прибор.
«Хм! Так вот та Царь-девица!
Как же в сказках говорится, -
Рассуждает стремянной, -
Что куда красна собой
Царь-девица, так что диво!
Эта вовсе не красива:
И бледна-то, и тонка,
Чай, в обхват-то три вершка;
А ножонка-то, ножонка!
Тьфу ты! словно у цыплёнка!
Пусть полюбится кому,
Я и даром не возьму».
Тут царевна заиграла
И столь сладко припевала,
Что Иван, не зная как,
Прикорнулся на кулак
И под голос тихий, стройный
Засыпает преспокойно.
Запад тихо догорал.
Вдруг конёк над ним заржал
И, толкнув его копытом,
Крикнул голосом сердитым:
«Спи, любезный, до звезды!
Высыпай себе беды,
Не меня ведь вздёрнут на кол!»
Тут Иванушка заплакал
И, рыдаючи, просил,
Чтоб конёк его простил:
«Отпусти вину Ивану,
Я вперёд уж спать не стану». -
«Ну, уж бог тебя простит! -
Горбунок ему кричит. -
Всё поправим, может статься,
Только, чур, не засыпаться;
Завтра, рано поутру,
К златошвейному шатру
П

За горами, за лѣсами,
За широкими морями,
Не на небѣ, - на землѣ,
Жилъ старикъ въ одномъ селѣ.
У крестьянина три сына:
Старшій умный былъ дѣтина,
Средній сынъ и такъ и сякъ,
Младшій вовсе былъ дуракъ.
Братья сѣяли пшеницу,
Да возили подъ столицу:
Знать столица та была
Не далеко отъ села.
Тамъ пшеницу продавали,
Деньги счетомъ принимали,
И, съ телѣгою пустой,
Возвращалися домой.

Въ долгомъ времени, аль вскорѣ,
Приключилося имъ горе:
Кто-то въ поле сталъ ходить,
И пшеницу ихъ косить.
Мужички такой печали
Отъ рожденья не видали.
Стали думать да гадать -
Какъ бы вора имъ поймать,
И рѣшили всенародно:
Съ ночи той поочерёдно
Полосу свою беречь,
Злаго вора подстеречь.

Только стало лишь смеркаться, -
Началъ старшій братъ сбираться,
Взялъ и вилы и топоръ,
И отправился въ дозоръ.
Ночь ненастная настала;
На него боязнь напала,
И со страху нашъ мужикъ
Завалился на сѣнникъ.
Ночь проходитъ; день приходитъ.
Съ сѣнника дозорный сходитъ,
И обшедъ избу кругомъ,
У дверей стучитъ кольцомъ.
«Эй! вы, сонныя тетери!
«Отпирайте брату двери;
«Подъ дождемъ я весь промокъ
«Съ головы до самыхъ ногъ».
Братъя двери отворили,
Караульнаго впустили,
Стали спрашивать его,
Не видалъ ли онъ чего.
Караульный помолился,
Вправо, влѣво поклонился,
И прокашлявшись, сказалъ:
«Цѣлу ноченьку не спалъ;
«На мое жъ притомъ несчастье,
«Было страшное ненастье,
«Дождь вотъ такъ ливмя и лилъ;
«Подъ дождемъ я все ходилъ;
«Правда было мнѣ и скучно,
Похвалилъ его отецъ:
«Ты, Данило, молодецъ!
«Ты вотъ такъ сказать примѣрно,
«Сослужилъ мнѣ службу вѣрно,
«То есть, будучи при томъ,
«Не ударилъ въ грязь лицомъ».

Снова начало смеркаться,
Средній сынъ пошелъ сбираться,
Взялъ и вилы и топоръ
И отправился въ дозорь.
Ночь холодная настала,
На него тоска напала,
Зубы начали плясать,
Онъ - ударился бѣжать,
И всю ночь ходилъ дозоромъ
У сосѣдки предъ заборомъ.
Только начало свѣтать,
У дверей онъ сталъ стучать.
«Эй! вы, сони! что вы спите?
«Брату двери отоприте;
«Ночью страшный былъ морозъ,
«До костей я весь промерзъ».
Братья двери отворили,
Караульнаго впустили,
Стали спрашивать его,
Не видалъ ли онъ чего.
Караульный помолился,
Вправо, влѣво поклонился,
И сквозь зубы отвѣчалъ:
«Всю я ноченьку не спалъ.
«Да къ моей судьбѣ несчастной,
«Ночью холодъ былъ ужасной,
«До костей меня пробралъ;
«Цѣлу ночь я проскакалъ,
«Слишкомъ было несподручно.
«Впрочемъ все благополучно».
И ему сказалъ отецъ:
«Ты, Гаврило, молодецъ!»

Стало въ третій разъ смеркаться,
Надо младшему сбираться;
Онъ и усомъ не ведетъ,
На печи въ углу поетъ
Изо всей дурацкой мочи:
«Распрекрасныя вы очи».
Братья ну его ругать,
Стали въ поле посылать;
Но сколь долго ни кричали,
Только время потеряли;
Онъ ни съ мѣста. Наконецъ
Подошелъ къ нему отецъ,
Говоритъ ему: «Послушай,
«Ты поди въ дозоръ, Ванюша,
«Я нашью тебѣ обновъ,
«Дамъ гороху и бобовъ».
Вотъ дуракъ съ печи слѣзаетъ,
Шапку на-бокъ надѣваетъ,
Хлѣбъ за пазуху кладетъ,
И шатаяся идетъ.

Ночь настала; мѣсяцъ всходитъ;
Поле все дуракъ обходитъ,
Озираючись кругомъ,
И садится подъ кустомъ,
Звѣзды на небѣ считаетъ,
Да краюшку убираетъ.
Вдругъ на полѣ конь заржалъ...
Караульный нашъ привсталъ,
Посмотрѣлъ сквозь рукавицу
И увидѣлъ кобылицу.
Кобылица та была
Вся какъ зимній снѣгъ бѣла,
Грива точно золотая,
Въ мелки кольцы завитая.
«Эхе-хе! такъ вотъ какой
«Нашъ воришко, но постой,
«Я шутить вѣдь не умѣю,
«Разомъ сяду те на шею.
«Вишь, какая саранча!»
И минуту улуча,
Къ кобылицѣ подбѣгаетъ,
За волнистый хвостъ хватаетъ,
И садится на хребетъ -
Только задомъ напередъ.
Кобылица молодая,
Задомъ, передомъ брыкая,
Понеслася по полямъ,
По горамъ и по лѣсамъ;
То заскачетъ, то забьется,
То вдругъ круто повернется;
Но дуракъ и самъ не простъ,
Крѣпко держится за хвостъ.

Наконецъ она устала.
«Ну, дуракъ, (ему сказала)
«Коль умѣлъ ты усидѣть,
«Такъ тебѣ мной и владѣть.
«Ты возьми меня съ собою,
«Да ухаживай за мною,
«Сколько можешь. Да смотри,
«По три утренни зари
«Отпускай меня на волю,
«Погулять по чисту полю.
«Не простымъ корми овсомъ, -
«Бѣлояровымъ пшеномъ;
«Не озерной пой водою,
«Но медовою сытою.
«По исходѣ же трехъ дней,
«Двухъ рожу тебѣ коней,
«Да такихъ, какихъ на свѣтѣ
«Не бывало на примѣтѣ;
«Еще третьяго конька,
«Ростомъ только въ три вершка,
«На спинѣ съ двумя горбами,
«Да съ аршинными ушами.
«Первыхъ ты коней продай,
«Но конька не отдавай,
«Ни за яхонтъ, ни за злато,
«Ни за царскую палату.
«Да смотри же не забудь:
«Только кони подростутъ,
«Не держи меня въ неволѣ
«А пусти на чисто поле».

Ладно, думаетъ Иванъ,
И въ пастушій балаганъ
Кобылицу загоняетъ,
Дверь рогожей закрываетъ,
И лишь только разсвѣло,
Отправляется въ село,
Напѣвая грокко пѣсню:
«Ходилъ молодецъ на Прѣсню».

Вотъ онъ всходитъ на крыльцо,
Вотъ берется за кольцо;
Что есть силы въ дверь стучится,
Такъ что кровля шевелится,
И кричитъ на весь базаръ,
Словно сдѣлался пожаръ.
Братья съ лавокъ поскакали,
Заикаяся, вскричали:
«Кто стучится сильно такъ?» -
«Это я! Иванъ дуракъ!» -
Братья двери отворили,
Караульнаго впустили,
И давай его ругать, -
Какъ онъ смѣетъ такъ стучать.
А дуракъ нашъ, не снимая
Ни лаптей, ни малахая,
Отправляется на печь,
И ведетъ оттуда рѣчь
Про ночное похожденье,
Старику на удивленье.
«Цѣлу ноченьку не спалъ,
«Звѣзды на-небѣ считалъ;
«Мѣсяцъ ровно также свѣтилъ,
«Я порядкомъ не примѣтилъ.
«Вдругъ приходитъ дьяволъ самъ,
«Съ бородою и съ усамъ;
«Рожа словно какъ у кошки,
«А глаза - такъ что те ложки.
«Онъ пшеницей сталъ ходить
«И давай хвостомъ косить.
«Я шутить вѣдь не умѣю,
«И вскоча ему на шею,
«Ужъ носилъ же онъ, носилъ,
«Такъ что выбился изъ силъ;
«Въ воровствѣ своемъ признался,
«И пшеницу ѣсть заклялся».
Тутъ разскащикъ замолчалъ,
Позѣвнулъ и задремалъ.
Братья, сколько ни сердчали,
Не смогли, захохотали,
Подпершися подъ бока,
Надъ разсказомъ дурака.
Самъ отецъ не могъ сдержаться,
Чтобъ до слезъ не посмѣяться;
Хоть смѣяться, такъ оно
Старикамъ ужъ и грѣшно.

Вотъ однажды братъ Данило,
(Въ праздникъ, помнится, то было)
Возвратившись съ свадьбы пьянъ,
Затащился въ балаганъ.
Тамъ увидѣлъ онъ красивыхъ
Двухъ коней золотогривыхъ,
Еще третьяго конька,
Ростомъ только въ три вершка,
На спинѣ съ двумя горбами
Да съ аршинными ушами.
«Хе! теперь-то я узналъ,
«Для чего здѣсь дурень спалъ,
(Говоритъ себѣ Данило)
«Дай скажу о томъ Гаврилѣ».
Вотъ Данило въ домъ бѣжитъ
И Гаврилѣ говоритъ:
«Посмотри, какихъ красивыхъ,
«Двухъ коней золотогривыхъ
«Нашъ дуракъ себѣ досталъ,
«Ты такихъ и не видалъ».
И Данило да Гаврило,
Что въ ногахъ ихъ мочи было,
Черезъ кочки, чрезъ бурьянъ,
Побѣжали въ балаганъ.

Кони ржали и храпѣли;
Очи яхонтомъ горѣли;
Въ мелки кольцы завитой,
Хвостъ раскинутъ золотой,
И алмазныя копыты
(Крупнымъ жемчугомъ обиты.
Любо-дорого смотрѣть!
Лишь Царю-бъ на нихъ сидѣть!

Братья такъ на нихъ смотрѣли,
Что чуть глазъ не проглядѣли.
«Гдѣ онъ это ихъ досталъ?
(Старшій младшему сказалъ)
«Но издавна рѣчь ведется,
«Что все глупымъ удается;
«Будь преумная душа,
«Не добудешь и гроша.
«Ну, Гаврило! въ ту седьмицу
«Отведемъ-ка ихъ въ столицу,
«Тамъ Боярамъ продадимъ,
«Деньги вмѣстѣ раздѣлимъ;
«А съ денжонками, самъ знаешь,
«И попьешь, и погуляешь,
«Стоитъ хлопнуть по мѣшку.
«А Ивану - дураку
«Не достанетъ вѣдь догадки,
«Гдѣ гостятъ его лошадки;
«Пусть ихъ ищетъ тамъ и сямъ.
«Ну, Гаврило, по рукамъ!»
Братья разомъ согласились,
Обнялись, перекрестились,
И вернулися домой,
Говоря промежъ собой
Про коней, и про пирушку,
И про чудную свиньюшку.

Время катитъ чередомъ
Часъ за часомъ, день за днемъ;
И чрезъ первую седьмицу
Братья ѣхали въ столицу,
Чтобъ товаръ свой тамъ продать,
И на пристанѣ узнать:
Не пришли ли съ кораблями
Нѣмцы въ городъ за холстами,
И нейдетъ ли Царь Салтанъ
Бусурманить Христіанъ?
Вотъ Иконѣ помолились,
У отца благословились,
Взяли двухъ коней тайкомъ
И отправились потомъ;
Удалаго погоняютъ,
Да о деньгахъ разсуждаютъ.

Вдругъ дуракъ - часовъ чрезъ пять -
Вздумалъ въ полѣ ночевать.
Дураку ли мѣшкать? Дѣло
У него въ рукахъ кипѣло;
Онъ околицей идетъ,
Ѣстъ краюшку да поетъ.
Вотъ рогожу поднимаетъ,
Руки въ боки подпираетъ,
И съ прискочкою Иванъ
Бокомъ входитъ въ балаганъ.

Все по прежнему стояло,
Двухъ коней какъ не бывало,
Лишь бѣдняжка Горбунокъ
У его вертѣлся ногъ,
Хлопалъ съ радости ушами
И приплясывалъ ногами.
Какъ завоетъ тутъ Иванъ,
Опершись о балаганъ:
«Ой, вы, кони буры-сивы,
«Мои кони златогривы!
«Я кормилъ-то васъ, ласкалъ;
«Да какой васъ чортъ укралъ?
«Чтобъ пропасть ему - собакѣ!
«Чтобъ издохнуть въ бояракѣ!
«Чтобъ ему на томъ свѣту
«Провалиться на мосту!
«Ой, вы, кони буры-сивы,
«Мои кони златогривы! »

Тутъ конекъ его прервалъ:
«Не тужи Иванъ! (сказалъ)
«Велика бѣда, - не спорю;
«Но могу помочь я горю.
«Ты на чорта не клепли,
«Братья коней увели,
«Какъ поѣхали изъ дому.
«Но что мѣшкать по пустому,
«На меня скорѣй садись,
«Только знай себѣ, держись.
«Я хоть роста не большаго,
«Но смѣню коня другаго;
«Какъ пущусь да побѣгу,
«Такъ и бѣса настигу».

Тутъ конекъ предъ нимъ ложится;
На него дуракъ садится,
Крѣпко за уши беретъ.
Горбунокъ-конекъ встаетъ,
Черной гривкой потрясаетъ,
На дорогу выѣзжаетъ;
Вдругъ заржалъ и захрапѣлъ,
И стрѣлою полетѣлъ,
Только черными клубами
Пыль вертѣлась подъ ногами.
И чрезъ нѣсколько часовъ
Нашъ Иванъ догналъ воровъ.

Братья, видя то, смѣтались,
Не на шутку испугались;
А дуракъ имъ сталъ кричать:
«Стыдно, братья, воровать!
«Хоть Ивана вы умнѣе,
«Да Иванъ-то васъ честнѣе;
«Онъ у васъ коней не кралъ».
Старшій братъ тогда сказалъ:
«Дорогой нашъ братъ, Ванюша!
«Не клади намъ грѣхъ на души:
«Мы, ты знаешь, какъ бѣдны,
«А оброкъ давать должны.
«Вотъ въ такой большой печали,
«Мы съ Гавриломъ толковали
«Всю сегоднишнюю ночь -
«Чѣмъ бы горюшку помочь?
«Такъ и эдакъ мы судили,
«Наконецъ вотъ такъ рѣшили:
«Чтобъ продать твоихъ коней
«Хоть за тысячу рублей.
«Нашъ отецъ-старикъ неможетъ,
«Работать уже не можетъ,
«Надо намъ его кормить -
«Самъ ты можешь разсудить».

«Ну, коль эдакъ, такъ ступайте,
«(Говоритъ Иванъ) продайте
«Златогриваго коня;
«Да возмите жъ и меня».
Оба брата согласились,
И всѣ вмѣстѣ въ путь пустились.

Стало на небѣ темнѣть
Воздухъ началъ холодѣть.
Братья, чтобъ не заблудиться,
Вздумали остановиться.
Подъ навѣсами вѣтвей
Привязали лошадей,
Взяли хлѣба изъ лукошка,
Опохмѣлились немножко,
И потомъ, кто какъ умѣлъ,
Пѣсни разныя запѣлъ.

Вотъ Данило вдругъ примѣтилъ:
Огонекъ во тмѣ засвѣтилъ.
На Гаврила онъ взглянулъ,
Лѣвымъ глазомъ подмигнулъ,
И прикашлянулъ легонько,
Показавъ огонь тихонько.
Тутъ затылокъ почесалъ,
И съ лукавствомъ такъ сказалъ,
Усмѣхаяся: «Послушай,
«Принеси огня, Ванюша!
«Ночь темна, а у меня
«Ни огнива ни кремня».
Самъ же думаетъ Данило:
«Чтобъ тебя тамъ задавило!»
А Гаврило говоритъ
Тихо брату: «Можетъ быть,
«Тамъ станичники пристали -
«Поминай его какъ звали».

Все пустякъ для дурака!
Онъ садится на конька
И схвативъ его руками,
Бьетъ въ круты бока ногами,
Изо всѣхъ горланитъ силъ...
Конь взвился и слѣдъ простылъ.
«Буди съ нами крестна сила!»
Закричалъ тогда Гаврило,
Осѣнясь крестомъ святымъ;
«Что за бѣсъ-конекъ подъ нимъ?»

Огонекъ горитъ свѣтлѣе,
Горбунокъ бѣжитъ скорѣе,
И чрезъ нѣсколько минутъ
При огнѣ конекъ - какъ тутъ.
Тотъ огонь въ лугу свѣтлѣетъ, -
Не дымится, и не грѣетъ.
Диву дался тутъ Иванъ.
«Что (сказалъ онъ) за Шайтанъ?
«Много блеску, много свѣту,
«А тепла и дыма нѣту.
«Эко чудо-огонекъ!»

Тутъ сказалъ ему конекъ:
«То перо, Иванъ, жаръ-птицы
«Изъ чертоговъ Царь-Дѣвицы.
«Но для счастья своего
«Не бери себѣ его.
«Много, много непокою
«Принесетъ оно съ собою».
- «Говори ты! какъ не такъ!»
Про себя ворчитъ дуракъ;
И поднявъ перо жаръ-птицы,
Завернулъ его въ тряпицы,
Въ шапку мигомъ положилъ
И конька поворотилъ.
Скоро къ братьямъ пріѣзжаетъ
И на спросъ ихъ отвѣчаетъ:
«Какъ туда я доскакалъ,
«Пень сгорѣлый увидалъ;
«Ужъ надъ нимъ я бился, бился,
«Такъ что чуть не надсадился;
«Раздувалъ его я съ часъ,
«Нѣтъ, вѣдь, чортъ возьми! угасъ».
Братья цѣлу ночь не спали,
Надъ Иваномъ хохотали:
А дуракъ подъ возъ присѣлъ,
Вплоть до утра прохрапѣлъ.

Тутъ коней они впрягали,
И въ столицу пріѣзжали,
«Становились въ конный рядъ,
Супротивъ большихъ палатъ.

Въ той столицѣ былъ обычай,
Коль не скажетъ городничій, -
Ничего не покупать,
Ничего не продавать.
Вотъ ворота отворяютъ,
Городничій выѣзжаетъ,
Въ туфляхъ, въ шапкѣ мѣховой,
Съ сотней стражи городской.
Рядомъ ѣдетъ съ нимъ брадатый,
Называемый глататый;
Онъ въ злату трубу трубитъ,
Громкимъ голосомъ кричитъ:
«Гости! лавки отворяйте,
«Покупайте, продавайте,
«Надзирателямъ сидѣть
«Подлѣ лавокъ, и смотрѣть,
«Чтобы не было содому,
«Ни смятенья, ни погрому,
«И чтобы купецкой родъ
«Не обманывалъ народъ!»
Гости лавки отворяютъ,
Покупальщиковъ сзываютъ:
«Эй! честные господа!
«Къ намъ пожалуйте сюда!
«Какъ у насъ ли тары-бары,
«Всяки разные товары».

Въ это время тотъ отрядъ
Пріѣзжаетъ въ конный рядъ;
Но отъ множества народу
Нѣтъ ни выходу, ни входу;
Такъ кишмя вотъ и кишатъ,
И смѣются и кричатъ.
Городничій удивился -
Что народъ развеселился,
И приказъ отряду далъ,
Чтобъ дорогу прочищалъ.
«Эй! вы, черти босоноги!
«Прочь съ дороги! прочь съ дороги!»
Закричали усачи,
И ударили въ бичи.
Тутъ народъ зашевелился,
Шапки снялъ и разступился.

Предъ глазами конный рядъ:
Два коня въ ряду стоятъ,
Молодые, вороные,
Вьются гривы золотыя,
Въ мелки кольцы завитой,
Хвостъ раскинутъ золотой...
Городничій раздивился
И два разъ перекрестился.
«Чуденъ (молвилъ) Божій свѣтъ!
«Ужъ какихъ чудесъ въ немъ нѣтъ».
Весь отрядъ тутъ усмѣхнулся,
Самъ глашатый заикнулся.
Городничій между тѣмъ
Наказалъ престрого всѣмъ,
Чтобъ коней не покупали,
Не зѣвали, не кричали,
Что онъ ѣдетъ ко Двору -
Доложить объ томъ Царю.
И оставивъ часть отряда,
Онъ поѣхалъ для доклада.
Пріѣзжаетъ во дворецъ.
«Ты помилуй, Царь-отецъ!»
Городничій восклицаетъ,
И предъ трономъ упадаетъ:
«Не вели меня казнить,
«А вели мнѣ говорить».
Царь изволилъ молвить: - «Ладно,
«Говори, да только складно». -
«Какъ умѣю разскажу.
«Городничимъ я служу:
«Вѣрой, правдой отправляю
«Эту должность...» - «Знаю, знаю». -
«Вотъ сегодня, взявъ отрядъ,
«Я поѣхалъ въ конный рядъ:
«Подъѣзжаю - тма народу!
«Нѣтъ ни выходу, ни входу.
«Я отряду приказалъ,
«Чтобъ народъ онъ разогналъ.
«Такъ и сталось, Царь-Надёжа!
«И поѣхалъ я - и что же?
«Предо мною конный рядъ:
«Два коня въ ряду стоятъ,
«Молодые, вороные,
«Вьются гривы золотыя,
«Въ мелки кольцы завитой,
«Золотистый хвостъ трубой,
«И алмазныя копыты
«Крупнымъ жемчугомъ обиты...»

Царь не могъ тутъ утерпѣть.
«Надо коней посмотрѣть,
«(Говоритъ онъ) да не худо
«И завесть такое чудо».

Колесницу запрягли,
И ко входу подвезли.
Царь умылся, нарядился,
И на рынокъ покатился;
За Царемъ стрельцовъ отрядъ.

Вотъ онъ въѣхалъ въ конный рядъ.
На колѣни всѣ тутъ пали
И ура Царю кричали.
Царь раскланялся, и вмигъ
Съ колесницы къ конямъ прыгъ.
Вкругъ коней онъ ходитъ, хвалитъ,
То потреплетъ, то погладитъ;
И довольно насмотрясь,
Онъ спросилъ, оборотясь
Къ окружавшимъ: «Эй, ребята!
«Чьи такіе жеребята?
«Кто хозяинъ?» Тутъ дуракъ,
Спрятавъ руки за армякъ,
Изъ-за братьевъ выступаетъ
И надувшись отвѣчаетъ:
«Эта пара, Царь, моя,
«И хозяинъ тоже - я!»
- «Ну, я пару покупаю;
«Продаешь ты?» - «Нѣтъ, мѣняю».
- «Что въ промѣнъ берешь добра?» -
«Два – пять шапокъ серебра».
- «То есть, это будетъ десять». -
Царь тотчасъ велѣлъ отвѣсить,
И, по милости своей,
Далъ въ прибавокъ пять рублей.
Царь то былъ великодушный!

Повели коней въ конюшни
Десять конюховъ сѣдыхъ,
Всѣ въ нашивкахъ золотыхъ,
Всѣ съ цвѣтными кушаками
И съ сафьянными бичами.
Но дорогой, какъ на смѣхъ,
Кони съ ногъ ихъ сбили всѣхъ,
Всѣ уздечки разорвали,
И къ Ивану прибѣжали.

Царь отправился назадъ,
И сказалъ ему: «Ну, братъ,
«Пара нашимъ не дается;
«Дѣлать нечего, прійдется
«При дворцѣ тебѣ служить.
«Будешь въ золотѣ ходить,

«Всю конюшенну мою
«Я во власть тебѣ даю:
«Царско слово въ томъ порука.
«Что согласенъ?» - «Эка штука!
«Во дворцѣ я буду жить,
«Буду въ золотѣ ходить,
«Въ красно платье наряжаться,
«Словно въ маслѣ сыръ кататься,
«Весь конюшенный заводъ,
«Царь мнѣ даромъ отдаетъ;
«То есть я изъ огорода
«Стану царской воевода.
«Чудно дѣло! Такъ и быть,
«Стану, Царь, тебѣ служить.
. . . . . . . . . . . . . . . . .

Тутъ подкликнулъ онъ коней,
И пошелъ вдоль по столицѣ,
Вслѣдъ за царской колесницей.
И подъ пѣсню дурака,
Кони пляшутъ трепака,
А конекъ его - горбатко
Такъ и ломится въ присядку
Къ удивленью людямъ всѣмъ.

Два же брата между тѣмъ
Деньги царски получили,
Въ шапку накрѣпко зашили,
И отправили гонца,
Чтобъ обрадовать отца.
Дома дружно подѣлились,
Оба въ разъ они женились,
Стали жить да поживать
Да Ивана поминать.

Но теперь мы ихъ оставимъ,
Снова сказкой позабавимъ
Православныхъ Христіанъ,
Что надѣлалъ нашъ Иванъ,
Находясь во службѣ царской,
При конюшнѣ государской,
Со своимъ лихимъ конькомъ -
Неизмѣннымъ горбункомъ:
Какъ поймалъ Иванъ жаръ-птицу,
Какъ похитилъ Царь-дѣвицу,
Какъ кольцо ея досталъ,
Какъ онъ въ небѣ погулялъ,
Какъ онъ въ солнцевомъ селеньѣ
Киту выпросилъ прощенье,
Какъ, по милости своей,
Спасъ онъ тридцать кораблей,
Какъ въ котлахъ онъ не сварился,
Какъ красавцемъ учинился.

Начинает сказка сказываться…
За горами, за лесами,
За широкими морями,
Против неба – на земле
Жил старик в одном селе.
У старинушки три сына.
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
Братья сеяли пшеницу
Да возили в град-столицу:
Знать, столица та была
Недалече от села.
Там пшеницу продавали,
Деньги счетом принимали
И с набитою сумой
Возращалися домой.

В долгом времени аль вскоре
Приключилося им горе:
Кто-то в поле стал ходить
И пшеницу шевелить.
Мужички такой печали,
Отродяся не видали;
Стали думать да гадать -
Как бы вора соглядать ;
Наконец себе смекнули,
Чтоб стоять на карауле,
Хлеб ночами поберечь,
Злого вора подстеречь.

Вот, как стало лишь смеркаться,
Начал старший брат сбираться:
Вынул вилы и топор
И отправился в дозор.
Ночь ненастная настала,
На него боязнь напала,
И со страхов наш мужик
Закопался под сенник.
Ночь проходит, день приходит;
С сенника дозорный сходит
И, облив себя водой,
Стал стучаться под избой:
«Эй вы, сонные тетери!
Отпирайте брату двери,
Под дождем я весь промок
С головы до самых ног!»
Братья двери отворили,
Караульщика впустили.
Стали спрашивать его:
Не видал ли он чего?
Караульщик помолился,
Вправо, влево поклонился
И, прокашлявшись, сказал:
«Всю я ноченьку не спал,
На мое ж притом несчастье,
Было страшное ненастье:
Дождь вот так ливмя и лил,
Рубашонку всю смочил.
Уж куда как было скучно!..
Впрочем, все благополучно».
Похвалил его отец:
«Ты, Данило, молодец!
Ты вот, так сказать, примерно,
Сослужил мне службу верно,
То есть, будучи при всем,
Не ударил в грязь лицом».

Стало сызнова смеркаться,
Средний брат пошел сбираться:
Взял он вилы и топор
И отправился в дозор.
Ночь холодная настала,
Дрожь на малого напала,
Зубы начали плясать;
Он ударился бежать -
И всю ночь ходил дозором
У соседки под забором.
Жутко было молодцу!
Но вот утро. Он к крыльцу:
«Эй вы, сони! Что вы спите!
Брату двери отоприте;
Ночью страшный был мороз -
До животиков промерз».
Братья двери отворили,
Караульщика впустили,
Стали спрашивать его:
Не видал ли он чего?
Караульщик помолился,
Вправо, влево поклонился
И сквозь зубы отвечал:
«Всю я ноченьку не спал,
Да, к моей судьбе несчастной,
Ночью холод был ужасный,
До сердцов меня пробрал;
Всю я ночку проскакал;
Слишком было несподручно…
Впрочем, все благополучно…»
И ему сказал отец:
«Ты, Гаврило, молодец!»

Стало в третий раз смеркаться,
Надо младшему сбираться;
Он и усом не ведет,
На печи в углу поет
Изо всей дурацкой мочи:
«Распрекрасные вы очи!»
Братья ну ему пенять ,
Стали в поле погонять,
Но, сколь долго не кричали,
Только голос потеряли:
Он ни с места. Наконец
Подошел к нему отец,
Говорит ему: «Послушай,
Побегай в дозор, Ванюша;
Я куплю тебе лубков ,
Дам гороху и бобов».
Тут Иван с печи слезает,
Малахай свой надевает,
Хлеб за пазуху кладет,
Караул держать идет.
Ночь настала; месяц всходит;
Поле все Иван обходит,
Озираючись кругом,
И садится под кустом;
Звезды на небе считает
Да краюшку уплетает.
Вдруг о полночь конь заржал…
Караульщик наш привстал,
Посмотрел под рукавицу
И увидел кобылицу.
Кобылица та была
Вся, как зимний снег, бела,
Грива в землю, золотая,
В мелки кольца завитая.
«Эхе-хе! Так вот какой
Наш воришко!.. Но, постой,
Я шутить ведь не умею,
Разом сяду те на шею.
Вишь, какая саранча!»
И, минуту улуча,
К кобылице подбегает,
За волнистый хвост хватает
И садится на хребет -
Только задом наперед.
Кобылица молодая,
Очью бешено сверкая,
Змеем голову свила
И пустилась, как стрела.
Вьется кругом над полями,
Виснет пластью надо рвами,
Мчится скоком по горам,
Ходит дыбом по лесам,
Хочет силой аль обманом -
Лишь бы справиться с Иваном.
Но Иван и сам не прост -
Крепко держится за хвост.
Наконец она устала.
«Ну, Иван, – ему сказала, -
Коль умел ты усидеть,
Так тебе мной и владеть.
Дай мне место для покою
Да ухаживай за мною,
Сколько смыслишь. Да смотри:
По три утренни зари
Выпущай меня на волю
Погулять по чисту полю.
По исходе же трех дней
Двух рожу тебе коней -
Да таких, каких поныне
Не бывало и в помине;
Да еще рожу конька
Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршинными ушами…
На земле и под землей
Он товарищ будет твой:
Он зимой тебя согреет,
Летом холодом обвеет,
В голод хлебом угостит,
В жажду медом напоит.
Я же снова выйду в поле
Силы пробовать на воле».

«Ладно», – думает Иван
И в пастуший балаган
Кобылицу загоняет,
Дверь рогожей закрывает
И, лишь только рассвело,
Отправляется в село,
Напевая громко песню:
«Ходил молодец на Пресню».
Вот он всходит на крыльцо,
Вот хватает за кольцо,
Что есть силы в дверь стучится,
Чуть что кровля не валится,
И кричит на весь базар,
Словно сделался пожар.
Братья с лавок поскакали,
Заикаяся, вскричали:
«Кто стучится сильно так?»
– «Это я, Иван-дурак!»
Братья двери отворили,
Дурака в избу впустили
И давай его ругать -
Как он смел их так пугать!
А Иван наш, не снимая
Ни лаптей, ни малахая,
Отправляется на печь
И ведет оттуда речь
Про ночное похожденье,
Всем ушам на удивленье:
«Всю я ноченьку не спал,
Звезды на небе считал;
Месяц, ровно, тоже све́тил, -
Я порядком не приметил.
Вдруг приходит дьявол сам,
С бородою и с усам;
Рожа словно как у кошки,
А глаза-то – что те плошки!
Вот и стал тот черт скакать
И зерно хвостом сбивать.
Я шутить ведь не умею -
И вскочи ему на шею.
Уж таскал же он, таскал,
Чуть башки мне не сломал.
Но и я ведь сам не промах,
Слышь, держал его, как в жо́мах ,
Бился, бился мой хитрец
И взмолился наконец:
«Не губи меня со света!
Целый год тебе за это
Обещаюсь смирно жить,
Православных не мутить».
Я, слышь, слов-то не померил
Да чертенку и поверил».
Тут рассказчик замолчал,
Позевнул и задремал.
Братья, сколько ни серчали,
Не смогли – захохотали,
Ухватившись за бока,
Над рассказом дурака.
Сам старик не мог сдержаться,
Чтоб до слез не посмеяться,
Хоть смеяться, так оно
Старикам уж и грешно.

Много времени аль мало
С этой ночи пробежало, -
Я про это ничего
Не слыхал ни от кого.
Ну, да что нам в том за дело,
Год ли, два ли пролетело, -
Ведь за ними не бежать…
Станем сказку продолжать.
Ну-с, так вот что! Раз Данило
(В праздник, помнится, то было),
Натянувшись зельно пьян,
Затащился в балаган.
Что ж он видит? – Прекрасивых
Двух коней золотогривых
Да игрушечку-конька
Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршинными ушами.
«Хм! Теперь-то я узнал,
Для чего здесь дурень спал!» -
Говорит себе Данило.
Чудо разом хмель посбило.
Вот Данило в дом бежит
И Гавриле говорит:
«Посмотри, каких красивых
Двух коней золотогривых
Наш дурак себе достал, -
Ты и слыхом не слыхал».
И Данило да Гаврило,
Что в ногах их мочи было,
По крапиве прямиком
Так и дуют босиком.

Спотыкнувшися три раза,
Починивши оба глаза,
Потирая здесь и там,
Входят братья к двум коням.
Кони ржали и храпели,
Очи яхонтом горели;
В мелки кольца завитой,
Хвост струится золотой,
И алмазные копыты
Крупным жемчугом обиты.
Любо-дорого смотреть!
Лишь царю б на них сидеть.
Братья так на них смотрели,
Что чуть-чуть не окривели.
«Где он это их достал? -
Старший среднему сказал. -
Но давно уж речь ведется,
Что лишь дурням клад дается,
Ты ж хоть лоб себе разбей,
Так не выбьешь двух рублей.
Ну, Гаврило, в ту седмицу
Отведем-ка их в столицу;
Там боярам продадим,
Деньги ровно поделим.
А с деньжонками, сам знаешь,
И попьешь и погуляешь,
Только хлопни по мешку.
А благому дураку
Не достанет ведь догадки,
Где гостят его лошадки:
Пусть их ищет там и сям.
Ну, приятель, по рукам!»
Братья разом согласились,
Обнялись, перекрестились
И вернулися домой,
Говоря промеж собой
Про коней, и про пирушку,
И про чудную зверушку…

Ведущий. За горами, за лесами,

За широкими морями,

Против неба на земле

Жил старик в одном селе.

Входит отец и мать.

У старинушки три сына.

Старший умный был детина.

С поклоном выходит старший сын.

Средний сын и так и сяк

Вперевалочку выходит Средний сын.

Младший вовсе был дурак.

Впрпляску выбегает Младший сын.

Ведущий. Сыновья росли-крепчали

И не ведали печали,

Лишь забавушки свои

Да кулачные бои.

(Звучит музыка)- концертный номер

Ведущий. Братья жили-поживали,

Мать-отец переживали.

Мать. Наши дети в хороводе

Словно репы в огороде.

Отец. Не пора ль в конце концов

Сдать в ученье молодцов?

Ведущий. Молодцы что были силы

Старший сын . Не хочу учиться,

А хочу жениться!

Средний сын . Не желаю книжки,

А хочу коврижки.

Иван. И почто младые лета

Нам, братья, губить на это?

Ведущий . Но отец рукой суровой

Отослал их к жизни новой.

Каждый взял с собой из дома

То, что мило и знакомо.

Старший сын . Я схватил мешок добра

Средний сын. Я взял шапку серебра

Иван. Я подумал три денечка-

Взял горбатого конёчка.

(Выбегает конек горбунок).

Ведущий. Но в учебном заведенье

Отличились в поведенье.

Старший сын. Я тогда, смирись с уделом,

Занялся, знать, счетным делом.

Средний сын . Я все перьями скрипел.

Иван . Ну а я плясал да пел.

Ведущий. Раз попал наш молодец

В государевой дворец.

Выносят на троне Царя. (звучит музыка).

Государь глаголет так:

Царь: Ты плясать и петь мастак.

А прославь мою державу,

Отыщи ты мне забаву,

Не коня, не колесницу,

Привези-ка мне Жар- птицу!

Ведущий. Вот Иван в тоске и горе

К Горбунку приходит вскоре.

Горбунок ему в ответ

Горбунок. В этом, Ваня,горя нет.

Ты бес лишнего вопроса

Спрячь за холмик до поры,

Как слетятся у горы,

Пламенеющие птицы,

Пусть поют твои девицы.

Ведущий. Так и есть. Лишь села стая,

Так все хором петь и стали.

(Слетаются Жар-птицы, Иван ловит птицу)

Ведущий. Птицу тут Иван хватает,

Государю доставляет.

Отвечает Царь Ивану

Царь. Церемониться не стану.

Привези ты мне, Иван

Царь - Девицу с дальних стран…

Ведущий. Тут конёчек отряхнулся,

Встрепенулся, повернулся….

И уже вокруг Ивана

Плещут волны океяна.

А на лодке среди вод

Красна девица плывет.

Вся в шелках и в позументе,

На заморском инструменте

И играет, и бремчит,

Словно реченька журчит.

(Музыкальный номер Царь-девицы)

Тут Иван Царевну хвать-

И к Царю скорей опять

Царь. Ты, Ванюша, молодец!

Только как же без колец

Нам с Девицею жениться?

Ты найди кольцо девицы!

Ведущий. Вновь Иван в тоске и горе

С Горбунком лети на море.

Видит он: огромный Кит

Вместо острова лежит,

И на нем во всю народ

Веселится и поет.

Иван. Ах ты, чудо - юдо рыба,

Вот скажу тебе спасибо,

Коль до завтрашней зарницы

Мне найдешь кольцо Девицы.

Ведущий. Отвечает рыба кит

И усами шевелит

Кит. Я, Ванюша, сам не свой,

Я Ванюша чуть живой.

Я под солнышком заснул,

А проснулся - караул!

Оседлал меня народ,

Все он пляшет и поет.

Ты спаси меня, Иван,

Я тот час кольцо отдам

Ведущий. Тут Иван в ладоши хлопнул,

Горбунок копытом топнул,

И давай ловит народ,

И сажать на пароход.

Пароходик отплывает,

Облегченно Кит вздыхает,

От души благодарю,

Отвези кольцо царю.

(Отдает Ивану кольцо.)

Ведущий. Ну, Иван и Горбунок

Во дворец тотчас же скок.

Царь Ивана поджидает,

Свою волю объявляет.

Царь. Пожелала царь девица

Чтобы мне омолодиться.

Ты в котел, Иван, ныряй,

А потом домой ступай.

Если выйдешь ты живым,

Значит, буду молодым.

Ведущий. Ваня так и онемел.

Тут конёчек подлетел,

Что-то на ухо шепнул.

Головой Иван кивнул.

Прыг в котел, перекрестясь….

(музыка)

Царь. Эко диво! Эко чудо!

Молодцом и я так буду!

Вот сейчас в котел я бух!

(прыгает в котел, музыка барабанная дробь)

Ведущий. Как ощипанный петух,

Испустил свой царский дух.

Иван. Коли стал богатырем,

То уж буду я царем.

Знать, придется мне, Девица,

На тебе теперь жениться.

Девица. В честь такого избавленья

Высочайшим повеленьем

Отменить занятья в школе

На три месяца и боле!

Иван. Потому как от ученья

Я познал одни мученья!